– И что мне сделать? Подложить ему подушечку под мягкое место? Или подставить табуреточку под подагрическую ногу?
– Не дерзи! Лорд Дрессер служил на флоте, пока в январе не преставился его кузен. Он принял бразды правления поместьем в свои руки, но… немного не готов к появлению в высшем свете. Ты должна ему помочь.
Джорджия с трудом удержалась от очередного дерзкого замечания – на сей раз по поводу выбора вилки за столом.
– Но почему я? Там же будет Меллисент…
Обычно супруга Пранса обожала вертеться вокруг гостей и возражала против присутствия сестры.
– Увы, Меллисент не будет. Ты знаешь, какой чувствительной она делается, когда носит под сердцем дитя. Твои шалости расстроили ее так, что она слегла.
– О, я так сожалею… Однако, матушка…
– Отсутствию Меллисент есть еще одно объяснение. Дело в том, что лорд Дрессер в бою получил увечье. У него на щеке шрам – это может впечатлить сверх меры чувствительную особу.
– А я, разумеется, абсолютно лишена эмоций!
– Но ты не готовишься стать матерью.
Джорджии хотелось верить, что мать не желала ее больно ранить.
– Думаю, я постыдилась бы побледнеть при виде солдата, изувеченного в битве, защищавшего нас от врага, – даже если бы была беременна.
– Не критикуй сводную сестрицу лишь потому, что ты от природы крепче и мужественнее!
– Мужественнее? Быть благосклонной к герою – это ты называешь мужеством?
Джорджия видела, что мать совершает над собой усилие. Уголки ее губ даже слегка приподнялись в подобии улыбки.
– У тебя доброе сердце, дочка.
– И что именно меня просят сделать? Скажите как есть.
– Находиться подле Дрессера, вести с ним беседу, как бы он ни старался отмолчаться… Сделать все, чтобы он почувствовал себя свободнее, давать ему советы…
– Советы? Касательно чего?
– Ну… в любой затруднительной ситуации.
Отчего-то перед внутренним взором Джорджии тотчас возникла картина поистине непристойная, и она с трудом сохранила серьезность на лице. Если бы Дикон был с ней, он бы тоже смеялся!
– Есть еще вопросы? – сухо спросила мать.
Единственным вопросом было: что происходит? Тут замешана политика? Ее родители вечно играли в «политические шахматы», особенно в последнее время, когда король то и дело расходился во мнениях со своими министрами и во всех закоулках Сент-Джеймсского дворца плелись коварные интриги.
– Признайся, мама: что за этим кроется?
– Ты на удивление упряма, Джорджия, – устало произнесла графиня. – Если я дам тебе исчерпывающие объяснения, отец зачахнет от тоски по Фэнси Фри, которую неминуемо утратит. Он надеется на успешные переговоры с Дрессером об изменениях условий уплаты проигрыша. А если ты будешь любезна с лордом Дрессером, это может смягчить его сердце.
– А-а-а, ну тогда это имеет смысл.
Джорджия мысленно оценивала ситуацию. Да, она намеревалась выдержать полный год траура и затворничества. А уж если принимала решение, то никогда не отступалась. Однако судьба бедняжки Фэнси Фри не на шутку заботила ее…
– В таком случае я буду на обеде, – решилась она. – Если дело касается участи Фэнси Фри, я буду пылинки сдувать с этого подагрического морского волка.
– Он офицер флота!
Джорджия проигнорировала это замечание:
– И если он станет рыгать за обеденным столом или плевать на пол, я найду способ намекнуть ему, что следует вести себя более изысканно.
– Иногда ты приводишь меня в отчаяние! – воскликнула мать, однако сдержалась и лишь тихо прибавила: – Помни также, Джорджия, что твой внешний вид за обедом должен изгладить впечатление от безобразия, которое ты позволила себе на скачках. Оденься скромно и веди себя благоразумно – возможно, тогда гости, когда появятся в свете, отзовутся о тебе благосклонно.
И мать величественно выплыла из покоев дочери, а та показала язык закрывшейся двери и пробормотала себе под нос:
– Я такая же рабыня, как и бедная лошадка.
– Да полноте, миледи! – раздался голос Джейн, которая все это время молчком простояла в уголке.
Рассмеявшись, Джорджия и служанке показала язык. Она села дописывать письмо Лиззи, присовокупив к нему и описание только что разыгравшейся сцены.
– Вам пора одеваться, миледи…
– Сейчас-сейчас! – Джорджия быстро писала, закончив послание словами: «Если бы письмо по волшебству сегодня же попало в твои руки, я попросила бы тебя за меня помолиться. Но коль скоро такое невозможно, я повременю с отправкой, а позже отпишу, чем все закончилось». Затем сунула листок в ящик бюро, заперла его на ключ, а после всецело отдалась в руки Джейн. Она скинула халат, со вздохом надела корсет, предоставив горничной его зашнуровать. Она уже сожалела об опрометчивой просьбе помолиться за нее – ведь она обнаруживала ее нервозность. Да, вчера вечером она уединилась у себя в опочивальне, верная намерению избегать общества в течение годового траура… Но сегодня – и она отдавала себе в этом отчет – ухватилась за возможность вырваться на волю…
Она жаждала возвращения к привычной жизни, полной светских увеселений, однако сейчас, когда время положенного траура истекало, она все сильнее тревожилась. Интересно, сколько еще великосветских щеголей и щеголих считают ее тайной любовницей Ванса и причиной гибели Дикона?
Она нервно оправила корсет на костяных пластинках:
– Как же неудобно-то. Кажется, я целую вечность не надевала полного корсета!
– Но вы никак не можете выйти к гостям в деревенском полукорсете, миледи. Он выглядит убого!
– Знаю, однако как же все это несправедливо!
– А я ведь отговаривала вас посещать скачки, миледи.
– Твоя правда, но дело того стоило.
– Вы всегда так говорите, – проворчала Джейн, потуже затягивая шнуровку, – но, может, оно и лучше для вас – сперва появиться в узком кругу, а уж затем выходить в свет?
– Пожалуй, ты права. Здесь Бофор, да и Уэйвени пожаловал…
– Лорд Уэйвени не так давно женился, миледи, и молодая супруга его сопровождает.
– Какая досада… Но, может, я произведу впечатление на Портленда, хотя он довольно скучный тип.
– Вам куда важнее произвести впечатление на собравшихся здесь леди! Здесь будут именно те, кто обожает писать письма, разнося по свету последние сплетни.
– Ну, по крайней мере Меллисент за обедом не будет – никто не станет вздыхать и бросать на меня взоры, полные укоризны! Впрочем, со всем этим прекрасно справится ее сестрица. Ума не приложу, за что Элоиза Кардус меня терпеть не может.
