– Мисс Келлауэй. – Нортвуд заставил себя говорить спокойным голосом, чтобы не пугать ее своим настойчивым желанием узнать, что с ней происходит. – Вас кто-то обидел?
Она невесело засмеялась.
– Не так, как вы можете подумать.
– Скажите мне правду.
– Это и есть правда.
– Вы уверены?
– Да. – Лидия кивнула, теребя складки на юбке. – Я не… Это не то, что вы себе представляете.
– Тогда что же это?
– Это личное дело… Впрочем, это не важно.
– Для меня важно.
– Да? – Лидия подняла голову, ее голубые глаза были полны гнева и разочарования. – Разве вам не нужна простая оплата моего долга? Поэтому я здесь. Возьмите плату. Целуйте меня!
Александр покачал головой:
– Только не так.
– Но вы не ставили никаких условий.
– А теперь вот условие есть.
Раздался стук в дверь, а затем в гостиную вошел слуга с чайным подносом. Александр кивнул ему в знак благодарности, и Джайлз вышел. Дождавшись, когда за ним закроется дверь, Александр стал разливать чай. Положив в одну из чашек сахар, он протянул ее Лидии.
– Какое условие?
– Я не буду целовать вас, видя, что вы явно расстроены. Если не считать того, что этот поступок будет неправильным, моя гордость не перенесет удара, если этот поцелуй сделает вас еще несчастнее.
На ее губах мелькнула тень улыбки.
– Полагаю, ваша гордость может перенести и не такое, милорд, – сказала Лидия.
– Возможно. Однако у меня нет желания выяснять, так это или нет. – Его брови сошлись на переносице, когда он увидел, как Лидия сделала глоток чаю. Ее губы обхватили тонкий край чашки, по горлу пробежала волна.
Александр подождал несколько невыносимо долгих минут, чтобы она справилась с волнением. Потом еще раз спросил:
– Что случилось?
Глаза Лидии потемнели и стали цвета лазурита. Она покачала головой, и при этом заплясали густые кудряшки. Когда Лидия наконец заговорила, ее голос был полон печали.
– Иногда я чувствую себя… очень беспомощной.
Александр не знал, как ответить на эти простые слова. С одной стороны, это заявление, сделанное женщиной с таким блестящим, таким явным умом, как у нее, казалось абсолютно бессмысленным. С другой – она коротала время, придумывая формулу любви, а Александр был уверен, что такое занятие абсолютно бесперспективно.
Молчание затянулось, сгибаясь между ними, как живое существо.
Александр откашлялся и на мгновение даже пожалел о том, что рядом нет Себастьяна. Себастьян нашел бы нужные слова. У его брата была врожденная способность внушать женщинам ощущение безопасности, защищенности. Они верили ему, доверяли в отличие от Александра, про которого ходили не лишенные основания слухи о том, что он склонен к отшельничеству, и после катастрофы с его разорванной помолвкой эта склонность стала еще сильнее.
Рот Лидии скривился, когда она поставила чашку на поднос.
– Но все это не имеет никакого значения, не так ли?
– Какого рода помощь вы ищете?
– Какую бы помощь я ни искала, мне ее не получить, так к чему говорить об этом?
Нортвуд внимательно рассматривал Лидию, изгиб ее шеи, тени от длинных ресниц на скулах.
– Я знаю, что вы обладаете блестящим острым умом, – промолвил он. – Что ваша любовь к цифрам завоевала уважение среди самых высших научных умов.
– Откуда вам это известно?
– Я наводил о вас справки, – признался виконт. – Ваше имя вызывает уважение, мисс Келлауэй.
– Мое имя вызывает любопытство, милорд, – возразила Лидия. – Как имя южноамериканского тапира или циркового клоуна.
– Вы ошибаетесь, – сказал он, качая головой.
– Да неужели? – Лидия подняла руку, чтобы убрать со лба растрепавшиеся волосы. – Только не подумайте, что я себя жалею. Или не ценю собственный ум. Я всего-навсего прошу, чтобы вы не пытались убедить меня в том, что способности наделяют меня властью над чем-то, кроме цифр. Это не так. Я поняла это давным-давно.
– И все же математики и университетские профессора консультируются с вами о своих работах.
– Да. Именно так. О работах. Наши разговоры касаются только науки. – Похоже, что-то в ней напряглось, когда она подняла голову, чтобы снова посмотреть виконту в глаза. – Я хочу объяснить вам, лорд Нортвуд, что мои математические способности живут отдельной жизнью от остального моего существования. И то, что я могу управлять этой частью своей жизни, не может помочь мне в остальном.
– Может, – возразил Нортвуд.
– Только не в моем случае. Я действительно ощущаю в себе великую силу, когда дело касается решения уравнений, доказательства теорем. Но эта сила заканчивается там, где кончается мир математики.
Александр позволил себе вздохнуть.
– Не могу похвалиться тем, что я был самым лучшим студентом, однако даже мне известно, что мир математики едва ли можно назвать ограниченным. В школе я узнал, что математические формулы применялись в искусстве Возрождения. Есть связь между музыкой и математикой. Этого я даже не начал постигать. Управление таким огромным поместьем, как у моего отца, требует больших усилий и…
Лидия остановила его, подняв руку.
– Все это чудесно и замечательно, милорд, но, пожалуйста, постарайтесь понять, что мой опыт основан совсем на других вещах. В моем мире математика действительно находится в четких пределах.
«Как ты…»
Эти два слова будто ударили его по голове. Александр чувствовал, как где-то внутри его нарастает гнев. Он начал ходить взад-вперед.
– Чего вы хотите, мисс Келлауэй?
– Я не… Мне больше не к кому было пойти. И я подумала о…
– Нет. – Александр повернулся к Лидии и сжал кулаки. – Чего вы хотите?
– От вас?
– Для себя.
– Я не понимаю.
– Чего вы хотите? Что поможет вам обрести труднодостижимое ощущение собственной силы?
Лидия заморгала. Выражение ее лица было столь отрешенным, словно она пыталась отогнать миллиард мыслей, рвущихся наружу из ее головы.
– Я не знаю.
– Нет, знаете. Что это?
– Сэр, я не глупа. Я знаю свое место, свое положение. Мечтать о недостижимом нелогично и бессмысленно.
– Но почему вы считаете, что это недостижимо?
В ее глазах вспыхнуло изумление – едва заметное, но уже обещающее что-то блестящее. Если Лидия Келлауэй хоть иногда позволяет себе искренне, от души рассмеяться, то это, должно быть, что-то потрясающее.
– А ведь вы романтик, да, лорд Нортвуд? – спросила она. – Вы верите в то, что все случается только потому, что этого хотите вы.
