Во имя Христа, порой с ней бывало тяжко! Я села в постели.
– Если мне нужна ткань, значит придется за нее заплатить. – Я помолчала. – И где, в конце концов, эрцгерцог?
Наступила напряженная тишина.
– Не волнуйся, – живо ответила донья Ана. – Его высочество эрцгерцог извещен о нашем приезде, и сейчас он…
– Охотится, – криво усмехнулась Беатрис. – Когда мы не прибыли вовремя, он решил, что мы отложили приезд, и отправился на кабана. Пока вы спали, об этом сообщила его сестра, эрцгерцогиня Маргарита. Нам предстоит ехать в Лир, где она нас ждет.
Я уставилась на фрейлину, но тут же прикрыла рот рукой, едва не рассмеявшись. Что вообще происходит? Я обсуждаю, где раздобыть платье, а мой будущий муж на охоте! Не слишком-то благоприятное начало нашего союза.
– В таком случае какая вообще разница, что я надену?
Несмотря на возражения доньи Аны, я выбрала удобное шерстяное платье. Вскоре, впрочем, я пришла к выводу, что народу Фландрии было бы все равно, даже если бы я явилась перед ним завернутой в мешковину. Выстроившись вдоль дороги в Лир, толпа в цветастых одеждах встречала меня хриплыми радостными возгласами и забрасывала цветами. Меня поразило количество народа: я ведь привыкла к просторам Испании, где можно ехать несколько дней, не встретив ни единой живой души.
Как и ее обитатели, поражала воображение сама страна, зеленая и однообразная. Здесь не было ничего более выдающегося, чем пологие холмы, – ни иззубренных гор, ни увенчанных суровыми замками вершин, ни широких золотых равнин. Фландрия напоминала зеленый, сочащийся водой сад. Вода была повсюду: стояла в болотах, журчала в реках, текла по каналам. Вода капала с неба и хлюпала под ногами. Вокруг живописных деревень, где, казалось, не голодали даже собаки, простирались богатые поля, где росли кабачки, бобы и прочие овощи, а на травянистых выгонах паслась лоснящаяся скотина. Фландрия была царством изобилия, настоящим земным раем, где никто как будто не знал войн, голода или болезней.
На полпути к Лиру мою свиту встретили фламандские вельможи с женами. Женщины беспрерывно болтали; их платья имели глубокий вырез, из-под приподнятых юбок выглядывали крепкие лодыжки в разноцветных чулках. К моменту прибытия в Лир донья Ана сидела на муле словно статуя, с каменным выражением на лице, ясно давая понять, что, с ее точки зрения, Фландрия погрязла во грехе.
Построенный на берегах реки Нете, Лир сиял великолепием – увенчанный шпилями и пересеченный каналами. На балконах висели цветочные ящики и сохнущее белье, с мощеных улиц слышался звон монет в бархатных кошельках торговцев, шедших по своим делам. Я с удовольствием разглядывала уличные лотки пирогов с мясом и сладких булочек, а Беатрис рассмеялась при виде рыночных прилавков, заваленных рулонами парчи, бархата, тканей всевозможных оттенков и тончайших брюссельских кружев.
– Это просто рай! – воскликнула она.
– Это какой-то Вавилон, – проворчала донья Ана.
«Это мой новый дом», – подумала я, въезжая через позолоченные ворота во внутренний двор дворца Габсбургов, Беркхаут-Мехелена.
Меня уже ждала сестра Филиппа, принцесса Маргарита, – высокая стройная девушка с искрящимися серо-голубыми глазами, чей облик слегка портили лишь выделяющийся нос и лошадиная челюсть. Поцеловав меня в губы, как будто мы были знакомы всю жизнь, Маргарита повела меня по разукрашенным коридорам в отделанную голубым атласом комнату. В соседних покоях я заметила громадную кровать, заваленную мехами. Пол устилали венецианские ковры, в мраморном камине горел огонь. В углу стояла выстланная простынями деревянная лохань – как объяснила Маргарита, чтобы я могла принять ванну.
– Вы ведь хотите помыться после столь утомительного путешествия, oui?[10]
Маргарита как будто не помнила, что ей, обрученной с моим братом, вскоре предстояло точно такое же путешествие. Она хлопнула в ладоши, и ее фрейлины поспешили ко мне.
Я стояла в полном оцепенении, пока фламандки раздевали меня, словно рабыню на аукционе, и не сразу обрела дар речи. Стоило мне возразить, как все тут же замерли. Маргарита странно посмотрела на меня, но я вцепилась в свою сорочку.
– Я… я хотела бы помыться одна, – запинаясь, проговорила я по-французски.
Ко мне подошли Беатрис и мои фрейлины. Донья Ана и остальные дамы словно окаменели.
– Eh, bon.[11] – Маргарита пожала плечами. – Прослежу, чтобы вам приготовили ужин.
Снова поцеловав меня, как будто не произошло ничего особенного, она быстро вышла. Ее фрейлины, хихикая, последовали за ней.
– Да они просто варвары! – Я нервно рассмеялась, обхватив себя руками.
– Что верно, то верно, – кивнула Беатрис. – Ее величество была бы вне себя от гнева.
– Не сомневаюсь. – Я взглянула на лохань. – Но помыться все-таки стоит. Помоги-ка мне.
Под судорожные вздохи дам я стащила сорочку через голову и отбросила в сторону.
– Ни в коем случае! – воскликнула донья Ана. – Я тебе запрещаю! Чем наполнили эту ванну? Я даже отсюда чувствую запах духов в воде. От тебя будет пахнуть, как от какой-нибудь язычницы-одалиски!
– Какая разница, если после недель в море от меня пахнет как от козла?
Беатрис помогла мне забраться в лохань, и я расслабилась в ароматной воде.
– Вот это действительно рай, – вздохнула я.
Ко мне скользнула Сорайя и начала массировать ступни с благовонными маслами, которые магическим образом извлекла из карманов своего платья. Бросив на нас яростный взгляд, донья Ана развернулась кругом и начала отдавать приказы служанкам. Вскоре они уже тащили мои уцелевшие сундуки и перебирали их содержимое в поисках подходящей одежды.
Меня, раскрасневшуюся после ванны, одели в бордовое бархатное платье с рубином матери на шее. На фоне голубой комнаты я сияла подобно пламени. Донья Ана надела мне на голову вуаль, и тут же вошли Маргарита с вельможами. За ними следовали мужчины из моей свиты – все в той же грязной походной одежде, явно недовольные, что им даже не дали как следует отдохнуть.
Я с трудом подавила желание снять вуаль. По кастильской традиции только муж мог открыть лицо невесты королевской крови, но я считала ее столь же абсурдной, как мавританский обычай держать женщин в заточении. Замерев будто статуя, я услышала слова Маргариты:
– Какое красивое платье! А рубин просто великолепен, моя дорогая. Позвольте представить наших придворных, которым не терпится выразить вам свое почтение.
Я кивнула, слегка вздрогнув, когда эрцгерцогиня наклонилась ко мне и прошептала:
