Итак, Эрик и Амели были любовниками, и Амели забеременела – и при этом смеялась надо мной, потому что я-то оставалась девственницей. Я слышала, как графиня зовет меня, но не могла найти в себе сил, чтобы встать и подойти к ней.
Эрик и Амели, Эрик и Амели… Мысль о них не давала мне покоя весь день, пока я играла в карты с теткой своего мужа Аделаидой и присутствовала на приеме в апартаментах мадам де Поластрон. Я была смущена и расстроена, и, боюсь, мой смятенный вид не остался незамеченным и дал пищу для дальнейших сплетен и пересудов.
Я все еще размышляю над столь неожиданным оборотом событий. Какая горькая ирония – я, дофина, замужем за принцем, которому необходимо иметь детей, но который не может их зачать. А моя горничная Амели беременна от мужчины, которого хочу я, причем более всего на свете!
15 сентября 1770 года.
При дворе распевают новую жестокую песенку.
Маленькая служанка, служанка-малышка,
Что же ты наделала?
Большой животик, большой животик,
От кого же ты залетела?
Маленькая королева, наша дофина,
А ты что вытворяешь?
Танцуешь здесь, флиртуешь там,
Лучше раздвинь свои ножки!
Эта песенка обо мне и моей камеристке, и всем это известно. Я запретила своим слугам распевать эту оскорбительную частушку.
Но проблема была не в Амели; главная трудность заключалась в жадной, вульгарной любовнице короля мадам Дю Барри, с чьей руки и пошла гулять по двору мерзкая песенка. Она-то и была моим врагом.
Я отказывалась раскланиваться с мадам Дю Барри, или разговаривать с ней, или хотя бы признавать, что она существует. Даже если бы мать или граф Мерси не советовали бы мне вести себя так, я все равно бы поступала только таким вот образом, потому что куртизанкам, подобным мадам Дю Барри, нельзя давать в руки ни капли власти при дворе.
Какой была бы жизнь в Шенбрунне, если бы любовнице моего отца принцессе Ауэрспергской позволили влиять на решения, которые принимает император, и управлять придворным обществом?
Разумеется, принцесса Ауэрспергская, нежная и очень приятная и милая женщина, ничуть не походила на мадам Дю Барри с ее разрисованным лицом и платьями с вульгарным низким вырезом. Кроме того, принцесса знала свое место, всегда оставаясь в тени и никогда не выходя на первый план.
К несчастью, мне не удается совсем уж избегать общества мадам Дю Барри, поскольку и Луи, и я часто навещаем короля, а там, где король, всегда находится и его любовница – обычно сидя у него на коленях или устроившись на подлокотнике его кресла. Она с неестественной важностью вышагивает по его приемным залам, увешанная бриллиантами с головы до пят, и даже задники ее туфель украшены гроздьями крошечных алмазов, что она всегда с гордостью демонстрирует, приподнимая юбки и похотливо разводя ноги в стороны.
Король, одолеваемый старческим слабоумием, осыпает ее драгоценностями, а она и рада продемонстрировать всем очередную побрякушку, причем самым безвкусным и безнравственным образом.
Однажды вечером, собираясь на карточную игру в салоне, только для того чтобы позлить ее, я надела бриллиант, который мы называем «Солнце Габсбургов». Это желтый алмаз невероятных размеров, привезенный из Индии, и его блеск затмевает свет факелов на стенах.
Когда мадам Дю Барри разглядела у меня на шее великолепный камень, то оцепенела от неожиданности, а потом громким голосом, позаботившись, чтобы ее услышали все присутствующие, заявила:
– Для того чтобы носить на себе такой булыжник, нужна настоящая женщина.
– Или же настоящая леди, – возразила я, обращаясь к своим компаньонкам. – Потому что, к несчастью, некоторые и представления не имеют, как должны одеваться или вести себя леди. Они похожи на обычных уличных проституток.
– А знаком ли кто-нибудь из присутствующих с проституткой, которая выгуливает своих собачек на поводке, украшенном рубинами? Которая спит в кровати из чистого золота? И доход которой превышает миллион ливров в год? – Дю Барри обратилась сразу ко всем находящимся в комнате дамам, не глядя на меня, и никто не посмел взглянуть ей в глаза.
– Богатая шлюха все равно остается шлюхой, вы со мной согласны, ваша светлость? – обернулась я к графине де Нуайе, которая делала мне отчаянные знаки, умоляя прекратить задирать мадам Дю Барри необдуманными замечаниями.
Но тут мадам Дю Барри вскочила с места, ни на кого не глядя, в блеске и сверкании своей драгоценной мишуры, прошествовала туда, где восседал король, и устроилась рядом с ним. Его величество, который начал пить сразу же после обеда, к настоящему моменту уже впал в ступор и сидел с глупой, застывшей улыбкой на некогда очень красивом лице. Любовница игриво провела кончиком толстого пальца, выкрашенным в розовый цвет, по его морщинистой щеке.
– Людовик, дорогой мой, ты купишь мне большущий бриллиант?
– Все, что угодно, радость моя, – проблеял король, и его глупая улыбка стала еще шире. – Можешь купить себе все, что пожелаешь.
Мадам Дю Барри немедленно поднялась на ноги и принялась во все горло призывать королевского казначея, который вышел из толпы и склонился в поклоне перед его величеством.
– Дай ей то, что она хочет, – небрежно взмахнув рукой, повелел король.
– Я займусь этим завтра, сир.
– Завтра! – вскричала мадам Дю Барри, и голос ее сорвался от негодования. – Завтра будет слишком поздно! Я хочу немедленно!
– Ваше величество… – пробормотал казначей, смущенный и опечаленный, и покинул салон так быстро, как только позволяло достоинство.
– Кажется, для «Солнца Габсбургов» скоро наступит затмение, – ехидно обронил мой деверь Станислав, брат дофина.
– Может быть, но на горизонте уже виден новый рассвет, – был мой ответ, и по зале прокатился негромкий гул голосов, поскольку всем было ясно, что я имею в виду.
Пока что мадам Дю Барри вертела королем по своему желанию, но дни его были сочтены, пройдет совсем немного времени, и королевой стану я, после чего немедленно удалю от себя и ее, и особ, ей подобных.
9 октября 1770 года.
В воздухе уже явственно ощущается прохлада, и не только потому, что лето сменяется осенью, а когда я ранним утром отправляюсь верхом на прогулку, на траве уже лежит иней.
Брат моего супруга Станни – Станислав Ксавье – нашептывает всем и каждому, что именно он, а вовсе не Луи, должен стать наследником престола.
Станни силен и жесток, ростом он почти не уступает моему супругу, но при этом изрядный наглец и хулиган. Он издевается над Людовиком, высмеивая его страх перед незнакомцами и пристрастие к лесу.
– Ага, опять собрался на охоту за грибами? – окликнул он вчера Луи, когда тот выходил из дворца в своем поношенном черном плаще.
