— Что поделаешь, дочь моя. Все наши старания оказались тщетными. Даже сам Шейх не может предотвратить их казнь. А уж я и подавно. Такова, видно, воля судьбы.
Молча, беззвучно заплакала Гюльбахар и пошла обратно во дворец.
Отравлю отца, думает. Дам ему яду змеиного. Такого яду, что человек и несколько шагов не успевает сделать, падает замертво.
Попробовала она обратиться к Юсуфу. Но брат и разговаривать с нею не захотел. Окинул суровым, даже враждебным взглядом и отвернулся.
Тогда она пошла к управителю, Исмаилу-ага. Знала, что отец очень любит его, считается с ним. Но Исмаил-ага был в таком удрученном состоянии духа, что она просто не решилась к нему подойти. И с матерью говорить не стала, поняла, что зряшное это дело. Казалось, все во дворце — стены, мраморные колонны, курдские ковры — смотрит на нее с неприязнью. Даже ее любимицы, пушистые, разноглазые — один глаз голубой, другой — золотой, белые ванские кошки, казалось, избегают хозяйку.
Села Гюльбахар, взяла на колени свою любимую кошку и заговорила с ней сквозь слезы:
— Милая моя кошечка! Синеглазка-золотоглазка моя! Только тебе и могу я излить свое горе. Убьют они ненаглядного моего, орла моего горного. Недолго длилось мое счастье — вот уже и конец ему.
Кошка свернулась в клубочек, мурлычет. Чувствует Гюльбахар: мгла вокруг нее сгущается, тяжким камнем давит отчаяние. И все жалуется, плачется:
— Заутро, моя кошечка, казнят Ахмеда. Убьют его злодеи жестокие. Не переживу я такого несчастья — наложу на себя руки.
Взяла свою любимицу на руки и поспешила к тюрьме. А кошка пригрелась, размурлыкалась сладко.
Коснулась Гюльбахар холодной двери тюрьмы, только тогда приходить в себя стала. Не сразу заметила, что около нее стоит, опираясь на свой огромный меч, Мемо. На нем длинная, до колен, аба из оленьего меха. Печаль облегла его прекрасное продолговатое лицо, в глазах затаилась. Эбеново-черная борода подрагивает.
— Завтра ему отрубят голову, а туловище сбросят в пропасть. И я туда кинусь, — продолжала говорить девушка, не сознавая, что Мемо слышит каждое ее слово.
И вдруг стала молить его:
— Ты уже сделал мне столько добра. Позволь же еще раз свидеться с ним. — Голос ее прерывался, она сама плохо понимала, что говорит. — А еще лучше — отпусти его. Отпусти его на свободу. Ради меня.
Выронила кошку Гюльбахар, схватила Мемо за руки. Он остолбенел от неожиданности, стоял как зачарованный.
— Мемо, Мемо! Смертоносен твой меч. Черным пламенем горят твои глаза. Сильны, искусны руки твои. Для чего же тебе дано все это, брат Мемо? Неужто лишь для того, чтобы стеречь тюрьму? Угождать господину твоему — паше? Рубить головы узникам? Мемо, Мемо! Отпусти Ахмеда. А я выполню любое твое желание.
— Любое желание?
— Любое, Мемо. Любое, мой брат, йигит Мемо.
— Любое?
— Да. И жизни не пожалею — все тебе отдам. — В голосе Гюльбахар просквозили не только испуг, но и невольное женское любопытство: хотелось ей знать, чего же все-таки потребует Мемо.
А Мемо молчит. Стоит размышляет. И чем больше размышляет, тем радостнее его лицо. Вдруг улыбнулся он — счастливая такая улыбка — и легонько погладил волосы Гюльбахар. Та вся напряглась, поджалась, ждет, что дальше будет.
Мемо по-прежнему ничего не говорит, но весь сияет с видом человека, который добился всего, чего хотел.
— Значит, любое мое желание исполнишь? — наконец спокойно проговорил он.
— Любое, — уверенно подтвердила Гюльбахар. — Проси чего желаешь.
— Тогда подари мне прядь своих волос.
Гюльбахар не раздумывая протянула ему косичку.
— На. Отрежь своим мечом. Я твоя вечная должница.
Отрезал Мемо самый кончик косички и убрал волосы в медальон, что висел у него на груди.
— Есть у меня и еще одно желание.
— Какое же? Скажи. Я твоя вечная должница.
— Хочу, чтобы Гюльбахар всегда помнила эту ночь и меня, брата своего названого.
Гюльбахар взяла его за руки, но он высвободился и открыл дверь тюрьмы.
— Ахмед! Муса-бей! Софи! Вставайте.
Узники не спали, тотчас же вскочили на ноги. Мемо снял замки с их цепей.
— Выходите, все выходите. До рассвета остается еще несколько часов. Надеюсь, вам хватит.
Увидел Ахмед свою возлюбленную, крепко сжал ее в объятиях.
— Беги, беги, — поторопила его Гюльбахар. — Скоро вас хватятся, бросятся в погоню.
После того как освобожденные узники скрылись во тьме, Гюльбахар стала искать тюремщика, но так и не смогла его найти.
Вот уж и первые утренние лучи упали на город и на дворец. Заря — поначалу бледная, сумеречная — разгорается все ярче и ярче.
Стучатся в тюрьму палачи:
— Открывай, Мемо. Пора выводить осужденных.
А Мемо спокойно, со смешком, отвечает из-за двери:
— Сегодня ночью я их всех отпустил.
Не поверили палачи, подумали: шутит тюремщик. Но когда вошли в темницу и убедились, что там и впрямь никого нет, со всех ног кинулись к паше, доложили ему о случившемся.
Паша — руку на меч и бегом к тюрьме. А следом за ним — Исмаил-ага, тысячники, простые воины и стражники. Путь им преградил Мемо.
— Я их отпустил сегодня ночью, — говорит он паше. — Не правда ли, я хорошо поступил? Думал порадовать тебя.
— Ах ты пес паршивый! — завопил паша. — Чтоб тебе подавиться моим хлебом!
И накинулся на Мемо. А за ним и все остальные. Лютый бой завязался. Но никто не может близко подступить к тюремщику. Отбивается он от нападающих, а сам пятится назад, шаг за шагом поднимается по лестничке, ведущей на верх башни, где должны были в то утро казнить Ахмеда и его товарищей. А когда, наконец, добрался до верхней площадки, громко сказал:
— Паша! Тут бы я мог биться с вами хоть три дня и три ночи. Только для чего? Никакого смысла нет. Взял я от жизни свое, пора и честь знать. Убил я, паша, не одного твоего раба. Мог бы убить и еще несколько. Только для чего? Оставайтесь все целыми и невредимыми. Прощайте же — и те, кто меня любит, и те, кто ненавидит. Прощайте.
Сказал — и бросился вниз, в пропасть. Упал, разбился. Так и лежал там, похожий сверху на птицу с откинутым крылом.
Чуть погодя прибежал туда Хюсо со своими сыновьями. Пришли женщины, дети. И все плачут, убиваются. И не только они — весь Беязид оплакивал смерть Мемо.
Склонился Хюсо над умершим, поцеловал его в лоб. И видит: в левой руке Мемо — эта рука прижата была к сердцу — лежит прядь волос, так и горит черным огнем в лучах солнца. С трудом разогнули пальцы — и волосы развеялись по зеленеющей земле.
В сердце Юсуфа разрастался страх. Видел он лужу крови на нежной весенней зелени. Видел коня, бродившего по улицам города. Конь-то и впрямь отцов. Почему же отец не признает его? Он уже, должно статься, обо всем знает. И о безумствах Гюльбахар — тоже. От него ничего не укроется. Его взгляд и сквозь стены каменные проникает, любой разговор издали он слышит. А уж о дочери родной ему все известно — все доподлинно. Почему Мемо кинулся в пропасть? От страха, видно. Да и что ему оставалось? Убеги он в горы, укройся в хошабской крепости, люди паши все равно его отыщут, кожу с живого спустят.
