— Надеюсь, что это правда, мисс Лэнион, — заговорил наконец Деймрел. — У меня есть некоторый опыт лечения переломанных костей, но я ничего не знаю о болезни, вынуждающей вашего брата хромать, и поэтому счел необходимым послать за его врачом. Он скоро должен прибыть. Так как вам, наверное, не терпится повидать брата, я сейчас же отведу вас к нему.
— Благодарю вас! Как видите, я привезла нашу няню. Она хочет остаться ухаживать за Обри, если вы не возражаете.
— Отлично, — одобрил Деймрел, встретив враждебный взгляд непреклонной старой моралистки. — Вы знаете, что ему нужно, и рядом с вами он будет чувствовать себя как дома.
— У него сильные боли? — с беспокойством спросила Венеция, когда Деймрел повел ее в дом.
— Сейчас нет. Я дал ему немного лауданума, и ему стало легче, но предупреждаю, что вы найдете его сонным.
— Вы дали Обри лауданум? — воскликнула Венеция. — Должно быть, он не хотел его принимать. Обри не пьет никаких снотворных — даже самых легких, чтобы заснуть, когда болит бедро.
— Он принял его без особой охоты, — подтвердил Деймрел, провожая ее через выложенный плитками холл к лестнице. — Я уважаю его неприязнь к лекарствам, но позволить ему изображать спартанского юношу, когда он, как мне кажется, умирает от страха, что останется калекой, было бы глупо.
— Вы правы, — согласилась Венеция. — Но если вы не влили лауданум ему в горло, чего, я надеюсь, все-таки не сделали, то не могу представить, каким образом убедили Обри принять его, потому что я не знаю другого такого упрямца, как он.
Деймрел рассмеялся:
— Нет-нет, мне не пришлось прибегать к насилию!
Он открыл дверь в комнату Обри и отошел в сторону, пропуская Венецию.
Обри, лежащий в середине большой кровати с пологом, в ночной рубашке, которая была ему велика, выглядел весьма жалко, но его щеки слегка порозовели. Почувствовав на запястье пальцы сестры, он открыл глаза, сонно улыбнулся и пробормотал:
— Глупо! Я ведь просто ушибся, дорогая, ничего страшного. Деймрел сказал, что у меня больше выносливости, чем ума… — Его взгляд задержался на няне, которая, поставив на пол тяжелую сумку, снимала чепец, очевидно твердо решив оставаться у постели больного. — Только не это! — простонал Обри. — Как ты могла, Венеция? Убери ее! Будь я проклят, если позволю ей хлопотать надо мной, как над младенцем!
— Неблагодарный мальчишка! — возмутился Деймрел. — Вы получили бы по заслугам, если бы ваша няня послушалась вас и оставила на мое попечение. Я бы безусловно вас выпорол!
К удивлению Венеции, это вмешательство, вместо того чтобы оскорбить Обри, заставило его усмехнуться. Повернув голову на подушке, он посмотрел на Деймрела:
— Ну и как вам это нравится, сэр?
— Очень нравится. Вам повезло куда больше, чем вы думаете.
Обри скорчил гримасу, но, когда Деймрел вышел из комнаты, сказал сестре:
— Он славный парень. Поблагодари его, ладно? Не думаю, что я был с ним очень любезен.
Венеция успокоила брата, и он снова закрыл глаза. Вскоре Обри заснул, так что Венеции оставалось только сидеть и ждать прибытия доктора Бентуорта, покуда няня распаковывала сумку, неодобрительно сжав губы и разжимая их только для того, чтобы лишний раз шепнуть Венеции предупреждение о грозящих ей ловушках. Вскоре она удалилась в гардеробную миссис Имбер, оставив Венецию в одиночестве коротать время. Девушке было нечем заняться, кроме размышлений, и не на что смотреть, кроме запущенного сада за окном, купающегося в лучах осеннего солнца. Мысленно прополов сорняки, засадив клумбы любимыми цветами и поручив работникам скосить лужайки, Венеция поинтересовалась про себя, сколько времени ей еще сидеть без дела. Она боялась, что этот промежуток растянется надолго, потому что до Йорка было двенадцать миль, а у доктора может оказаться много дел, и он не сумеет сразу приехать к Обри.
Няня вернулась в комнату, и Венеция с радостью отметила, что выражение ее лица несколько смягчилось. Разумеется, ее мнение о моральном облике Деймрела и уверенность, что его конец послужит уроком другим грешникам, остались неизменными, но она была в какой-то степени умиротворена, узнав, что он велел миссис Имбер не только постелить гостье в ее гардеробной, но и повиноваться всем ее распоряжениям. Более того, его слуга оказался не дерзким нахалом, как можно было ожидать, а вполне респектабельным мужчиной, который отнесся к ней с подобающим уважением и умолял, как о милости, позволить ему разделить с ней обязанности по уходу за инвалидом. Няня любезно оказала ему эту честь, но поступила она так потому, что была покорена его тактичностью, или потому, что знала, что Обри будет отчаянно сопротивляться любым попыткам низвести его до статуса ребенка, оставалось неизвестным. Няня решила воспользоваться возможностью переодеть Обри из просторной ночной рубашки Деймрела в его собственную, поэтому позвала на помощь Марстона и была погружена в работу, когда Деймрел вошел в комнату, чтобы пригласить Венецию пообедать в его обществе. Прежде чем няня осознала скандальную сущность этой затеи, приглашение было принято, и Деймрел с поклоном пропустил Венецию вперед.
— Благодарю вас, — сказала Венеция, когда он закрыл за ними дверь. — Вы пришли в подходящий момент — няня была слишком занята, ворча на Обри, чтобы думать о том, чем занимаюсь я.
— Да, мне едва ли удалось бы преодолеть это препятствие, — согласился Деймрел. — А вы бы прислушались к ее протестам?
— Нет, но она женщина строгих нравов и могла бы сказать вам что-нибудь невежливое, заставив меня провалиться сквозь землю от стыда.
— Не беспокойтесь из-за этого, — рассмеялся он. — Только скажите, как я должен к ней обращаться.
— Ну, мы всегда называем ее няней.
— Несомненно. Но я не могу вас копировать. Как ее фамилия?
— Придди. Слуги называют ее миссис Придди, хотя не знаю почему — она никогда не была замужем.
— Пускай будет миссис Придди. Едва ли она ставит меня выше слуг. — Услышав невольный смешок Венеции, он посмотрел на нее и осведомился: — Я прав или нет?
— Не знаю, — уклончиво ответила Венеция. — По крайней мере, я никогда не слышала, чтобы няня говорила даже о прачке, что ее съедят лягушки.
Деймрел расхохотался:
— Господи! Неужели меня ожидает такая судьба?
Ободренная его весельем, Венеция тоже рассмеялась:
— Да, а ваше потомство достанется гусеницам.
— Против этого у меня нет никаких возражений.
— Как вы можете так говорить? Ведь потомство — это ваши дети!
— Несомненно. Любые мои незаконные отпрыски могут с моего благословения отправляться к гусеницам.
— Бедные малютки! — После паузы Венеция задумчиво добавила: — Правда, трудно представить, какой вред им могут причинить гусеницы.
