У Арбеллы был такой удивленный вид, что Фиб улыбнулась. Она знала, что, кроме крестьян, никто не считает полезным молоко. Арбелла, как все дворяне, пила вино, часто разбавленное водой. Простые люди пили бренди, пиво или сидр. Считалось, что молоко годится только на масло и сыр.
К тому времени, когда корова привыкла к новой обстановке и более грубым травам на пастбище и Фиб, ласково уговаривавшая корову дать молока, наконец смогла ее доить утром и вечером, Арбелла снова была прикована к постели. Она страдала от какой-то загадочной болезни. А для мистера Гейджера, врача с «Арбеллы», время было горячим.
С конца июля, кроме леди Арбеллы, появилось много больных, у которых была лихорадка, от которой пухли губы, шатались зубы и сильно болело все тело. Других, как и леди Арбеллу, одолевали страшная слабость, головные боли, и, хотя больные часто могли передвигаться, к вечеру у них начинался жар и день ото дня уходили силы. К тому же и погода испортилась. Пошли проливные дожди, и камышовая крыша вигвама начала протекать в нескольких местах, когда же дождь кончился, то не было житья от москитов. Стиснув зубы, Фиб старалась выдержать эту жизнь, как прежде на судне. В городок наведывались дружественные номкигские индейцы. Фиб вскоре привыкла к их темной коже, раскраске и наготе, научилась обмениваться с ними, как другие жители. Часть своей еды она обменивала на кукурузу или помпионы — большие золотистые плоды, вкусные в печеном и тушеном виде.
Иногда она находила съедобных моллюсков или делала маисовый пудинг, но чаще всего ела маисовые лепешки и пила молоко. Фиб похудела, иногда у нее кружилась голова, и все вокруг — вигвам, хмурые соседи, ближний лес, леди Арбелла, бледная и тихая, — виделось ей, как в дымке. Но Фиб почти не болела. Ей удалось найти средство от москитов. На главной «улице» города она заметила болотную мяту, очень похожую на травку, которая росла недалеко от их дома в Англии. Помня наставления матери, Фиб набрала много этой травы и прокипятила ее. Сильный пряный запах отпугивал дома блох, а здесь не понравился москитам.
В один из визитов она принесла часть своего снадобья леди Арбелле. Теперь стучать было уже не нужно. Нахальная служанка Молли сама лежала больная на чердаке. Остальные двое слуг боялись оказывать помощь своей госпоже и делали это неохотно, не убегая только потому, что безопасных мест здесь не было.
Фиб встречали очень хорошо, ведь она часто играла роль сиделки. В тот день врач Роджер делал Арбелле кровопускание. Он приветствовал гостью, слегка кивнув, и продолжал свое дело. Фиб сняла грязные ботинки и подошла к постели, на которой лежала леди Арбелла. Та как будто узнала ее и улыбнулась, но тут же стала смотреть не на гостью, а куда-то вдаль. Голос ее был слабым:
— Как вы думаете, мадам, сегодня будет хорошая охота? Я слышу, как трубят рога. Чарльз поедет на сером коне?
Фиб испуганно посмотрела на доктора. Тот покачал седой головой:
— Она бредит. — Гейджер вздохнул и добавил: — Это брюшной тиф. Розовая сыпь. — Доктор приподнял одеяло, и Фиб увидела, что нежная кожа на животе Арбеллы покрыта розоватыми пятнышками.
— Я должен найти кого-то в помощь вам и слугам, — сказал мистер Гейджер. — Сколько больных! Каждый день кто-нибудь заболевает. Хорошо бы ее муж вернулся!
— Я не оставлю ее, — заявила Фиб.
Доктор Гейджер взял сумку с пиявками и убрал ланцет.
— Вы хорошая женщина, миссис Ханивуд. Я приду еще, позже. Мне… надо отдохнуть, давайте ей только вино и это фенхелевое масло. — Доктор показал на флакон, стоящий на стуле. Фиб видела, что губы его вздрагивают, точно он чем-то напуган.
— Будь трижды проклята эта страна! — произнес Гейджер очень тихо и вышел.
Фиб пошла на кухню за тазиком. Маленькая служанка сидела там, поджаривая на вертелах над очагом двух кроликов. Слуга ушел в лес за дровами. Наверху стонала больная Молли. Фиб поднялась к ней, там она сменила постельное белье, дала больной кларета. Затем заторопилась вниз с тазиком дождевой воды к более тяжелой больной. Она обтерла худое и нежное тело Арбеллы и осторожно натерла ее снадобьем из болотной мяты. Несмотря на закрытые окна и непрерывный дождь на улице, в полумраке комнаты гудели москиты. Арбелла все еще бредила. То ей казалось, что она еще дитя, то — что она катается на лошади в Шервудском лесу. То вдруг вспоминала день свадьбы и разговаривала с мужем, так страстно и о таких вещах, что Фиб краснела и бормотала:
— О, тише, дорогая леди, тише.
А еще хуже, что к концу этого серого дня Арбелла вдруг стала говорить о своем ребенке, словно он уже родился.
— Дайте мне моего сына! — требовала она. — Эта новая страна радуется его рождению. А вы почему не радуетесь? Принесите моего сына немедленно!
Фиб ласково успокаивала Арбеллу, меняла компресс на ее лбу, гладила руки, беспокойно теребившие покрывало.
К вечеру Арбелла стала спокойнее, кажется, ее немного отпустило. Она лежала молча, закрыв глаза, держась за руку Фиб. Потом она открыла глаза и посмотрела на молодую женщину, явно узнавая ее.
— Вам надо отдохнуть, дорогая, — прошептала она. — Вы так много для меня делаете. Вам надо подумать о вашем ребенке.
— Нет, — Фиб покачала головой и улыбнулась. — Я сильная, нянчить я умею, дома мне часто приходилось делать это.
Последние ее непродуманные слова прозвучали в комнате громко, как звон колокола, или ей так показалось. Лицо Арбеллы исказила судорога.
Ругая себя за свою глупость, Фиб ободряюще произнесла:
— Да, теперь наш дом здесь, и скоро мы почувствуем это в полной мере.
Она быстро встала, чтобы поправить простыню, но Арбелла остановила ее.
— Помните, Фиб, воскресную проповедь мистера Хиггинсона? Мы подобны тростнику, колеблемому ветром. Мы не должны оглядываться назад. Обещайте мне, Фиб, обещайте не делать этого, что бы ни случилось.
Фиб хотела сразу дать заверение, но не могла. Мистер Хиггинсон умер два дня назад, чего Арбелла не знала. В каждом доме были голод, смерть, отчаяние. Когда приедет Марк, он, наверное, устанет от новых приключений, и, может быть, они поедут домой… домой… домой… Слово это звучало для Фиб, как музыка, как несбыточная мечта.
Арбелла откинулась на подушку, взгляд ее погас.
— Я не имела права просить вас об этом, дитя мое. Ваше будущее — в руках Божьих, как и мое. — Она с трудом вздохнула и вдруг вскрикнула от боли. Кончилась короткая передышка. Начался новый приступ. Фиб была почти рада новому забытью, ведь оно уносило леди от боли и страданий в мир ее детства.
В ту бесконечную ночь Фиб сидела подле Арбеллы, отклонив неуверенно предложенную помощь маленькой служанки, велев ей смотреть за Молли и поддерживать огонь, чтобы можно было согреть воду.
