— Она говорит — нет, — ответил Ли, которому был ненавистен этот безучастный, отрешенный разговор. Уж лучше гневные возгласы, угрозы, потрясания кулаками. Что угодно, только не это.
— Значит, страдали вы оба, но ты был предан мне. Это дорогого стоит.
— Я понимаю, Александр, сегодня всему конец. И я готов.
— Хочешь сказать, ты уже собрал вещи?
— В переносном смысле да.
— А как же Элизабет? Ты обрекаешь ее на жизнь с человеком, внушающим ей отвращение?
— Все зависит от тебя. Долли она не бросит, а Долли — твоя единственная внучка. Конечно, суд может отдать ребенка Элизабет, если она выдержит публичные обвинения в прелюбодеянии.
— Прелюбодеяние — единственная веская причина для развода. И жестокое обращение тоже, но об этом редко вспоминают, поскольку и судьям случается поколачивать своих жен. Но Элизабет могла бы подать на меня в суд за связь с Руби.
— Парадокс: разведенная жена знаменитого мужа выходит замуж за сына любовницы бывшего мужа. За китайца-полукровку. Газеты поднимут вой.
— Если Элизабет любит тебя, она и на такое пойдет.
— Да, она меня любит. Но скандал будет преследовать нас повсюду, пока мы не уедем за границу. Возможно, так и следует поступить.
— Но ты нужен мне здесь, Ли, а не за границей.
— Значит, выхода нет! — отчаянно выкрикнул Ли.
Александр сменил тактику:
— А ты уверен, что Элизабет не знает о нашем разговоре?
— Абсолютно уверен. Сейчас она упивается своим счастьем, ей не до чужих разговоров.
— И Руби точно не догадается?
— Точно. С мамой я привык говорить обо всем, даже о любви к Элизабет. Более мудрой женщины не найти. Но о том, что случилось неделю назад, я ей не сказал. Она умеет хранить секреты, но… я просто не смог.
Александр поднял голову и уставился на Ли в упор.
— Мне нужно подумать, — сказал он. — Дай слово, что никому не скажешь о нашем разговоре, даже Руби и Элизабет.
Ли поднялся с камня и протянул руку:
— Даю слово чести, Александр.
— Решено. Завтра после взрыва я дам тебе ответ. Ты будешь на руднике?
— Если ты хочешь.
— Хочу. У Саммерса руки-крюки, Прентис меня раздражает. Когда взрывы проводит он сам, это еще ничего, но если помогает мне, то вечно суетится.
— Знаю, — подтвердил Ли.
— И я знаю, что ты знаешь. Просто разговор выбил меня из колеи. Но я признателен тебе за откровенность, Ли, чрезвычайно признателен. Я знал, что не ошибся в тебе. Прости, что несправедливо поступил с тобой в 1890 году — в то время я слишком высоко занесся. — Он потопал по земле, отозвавшейся глухим стуком. — Но теперь я снова стою обеими ногами на земле. Более преданного и способного помощника, чем ты, мне не найти, и когда-нибудь ты меня заменишь… — Он прокашлялся и вдруг усмехнулся. — Так вот, к чему я веду: придется поискать способ не расставаться с тобой, но отпустить на свободу Элизабет.
— По-моему, это невозможно.
— Ничего невозможного не существует. Итак, завтра в восемь в главном штреке. Не жди меня, сразу иди в первый тоннель. Динамит привезет Саммерс.
И он направился к вагону подъемника, а Ли — в противоположную сторону, к тропе.
— Ли! — внезапно окликнул Александр.
Ли замер и обернулся.
— Сегодня день рождения Долли. Ждем тебя ровно в четыре.
«Я совсем забыл про день рождения», — устало думал Ли, облачаясь в черный костюм. Являться в гости к четырем часам дня в смокинге не полагалось, хотя, конечно, взрослых приглашали и на ужин. Ли знал, что в Кинросс-Хаус прибудет и Констанс Дьюи.
Ли вышел в коридор как раз в ту минуту, когда из своей комнаты появилась Руби, и остановился, дожидаясь ее. Какая красота! В последнее время она стала еще стройнее, если такое возможно, сбросила лишний вес, наследие тех времен, когда пышные фигуры были в моде. Верхнее платье было сшито из французского крепа, зеленого, под цвет глаз, отделано по лифу и грушевидным рукавам розовой вышивкой, юбка длиной до колена заканчивалась треугольными фестонами с кисточками. К длинному нижнему платью нежно-розового цвета Руби подобрала розовые лайковые перчатки. Зеленая шляпка с завернутыми полями лихо сидела на рыжеватых волосах и спереди была украшена розовыми бутонами.
— Аппетитно выглядишь, так бы и съел, — пошутил Ли, целуя мать в шелковистую щеку и с наслаждением вдыхая аромат гардений.
Она довольно рассмеялась:
— Надеюсь, и Александру понравится.
— Не следовало бы вести столь откровенные разговоры с сыном.
— По крайней мере ты понимаешь, что я имею в виду, — значит, твоим райским птичкам повезло.
— Мои райские птички предпочитают блеску комплиментов сияние бриллиантов.
Поднявшись на гору, они застали Александра, Элизабет и Констанс в маленькой столовой, где уже вовсю бурлило веселье. Все присутствующие надели праздничные колпаки, которые Констанс привезла из Батерста, где какой-то предприимчивый китаец знал секрет изготовления тонкой, как материя, разноцветной бумаги, мастерил из нее и продавал серпантин, колпаки, бумажные скатерти и салфетки, изысканную оберточную бумагу для подарков.
Под каким-то предлогом Пиони привела в столовую ни о чем не подозревающую Долли. Девочку встретили дружным хором поздравлений и дождем подарков. Но веселье имело горьковатый привкус: у Долли никогда не было друзей-ровесников. Понятия не имея, что подарить семилетней девочке, Ли остановил выбор на деревянных русских куклах, которые вкладывались одна в другую, начиная с крошечной и заканчивая большой и увесистой. Руби преподнесла любимице немецкую фарфоровую куклу с ручками и ножками на шарнирах, одетую по последней моде, с настоящими волосами и ресницами. Кукла закрывала и открывала голубые глаза, между алыми губками поблескивали белые зубки, виднелся даже кончик подрагивающего языка. От Александра Долли получила велосипед, от Элизабет — золотой браслет с рисунком из сердечек и кулон в виде золотой подковки, от Констанс — огромную бонбоньерку.
Долли задула семь свечек на торте, который Чжан старательно испек и любовно украсил глазурью любимого цвета девочки — розового.
— Ну, от таких волнений она не уснет всю ночь, а от сладкого у нее разболится живот, — заметила Констанс, помогая Элизабет наводить порядок в гостиной после игр. Тем временем Долли с остальными гостями убежала на конюшню, разглядывать главный подарок — шотландского пони.
— Не беда, — успокоила подругу Элизабет. — Пиони живо напоит Долли волшебным снадобьем Хун Чжи, ее вырвет, и она спокойно уснет.
Наблюдая за ней, Ли думал: невозможно догадаться, что Элизабет изменяет мужу. Она ни разу не позволила себе даже задержать взгляд на Ли дольше, чем допускалось приличиями.
