Ознакомительная версия.
— Я грязный, — запротестовал Джонни. — И весь в блохах.
— Ерунда, — сказала Эстер, стаскивая с него сапоги и штаны.
Он тихонько вскрикнул от боли, когда она снимала с него рубаху, и она увидела, что грязное полотно присохло к свежей ране.
— Скоро ты у нас снова будешь как новенький, — сказала она.
Оба, и муж, и сын, услышали в ее голосе былую решительность.
— Скоро ты у нас снова будешь как новенький.
Король Карл беспечно отпраздновал в Ньюпорте свой сорок восьмой день рождения, развлекая парламентских переговорщиков, присланных из Лондона заключить новый мир с королем, который нарушал все соглашения, заключенные ранее. На сей раз король был более сговорчив, нежели обычно, но никак не соглашался на продажу земель и дворцов, принадлежавших епископам. Епископов нельзя ликвидировать, их положение в обществе должно сохраниться. Самое большее, на что он соглашался, — это править без них страной три года. То же самое он уже обещал и шотландцам. Но парламент был тверже, чем шотландцы. Парламент настаивал на полной ликвидации института епископов и изъятии у них богатств и земель.
В ноябре Александр Норман и Френсис навестили Ковчег и нашли Джонни сидящим у камина, уютно завернутым в нарядный теплый халат. Отец и мать сидели рядом, обсуждая судьбу короля.
— Есть какие-нибудь новости? — спросил Джон зятя.
— Влияние левеллеров в армии возрастает, — ответил Александр. — Они требуют, чтобы у нас никогда больше не было королей и чтобы парламент избирался каждые три года всеми гражданами страны.
— Что это может означать для короля? — спросил Джон.
Александр покачал головой.
— Если они получат контроль над парламентом, тогда это будет означать, что его вышлют за границу. Здесь для него не останется места.
— Допустим, он согласится, — сказала Эстер, поглядывая одним глазком на сына. — Допустим, король и парламент договорятся в Ньюпорте.
— Он обязан согласиться, — ответил Александр. — Он должен видеть, что ему просто придется согласиться. Он провел две войны против собственного народа и обе проиграл. Он рискнул всем в борьбе за престол — он натравил шотландцев на собственных соотечественников. И проиграл. Он должен наконец согласиться.
Джонни вспыхнул и неловко повернулся в своем кресле.
— Но как он может? Как он может согласиться на то, чтобы стать никем? Он — король в глазах Господа. Он что, назовет Господа лжецом?
Френсис подошла к нему и взяла за руку.
— Ну-ка, прекрати, — сказала она с твердостью старшей сестры. — Ты свое за него отвоевал. Ты сделал достаточно, и никому от этого лучше не стало. Король должен сам принимать решения, и сейчас его решения никак не связаны ни тобой, ни с любым из нас.
— Она права, — сказала Эстер. — И никто из нас ничего не в состоянии сделать ни в поддержку короля, ни против него. Он прошел свой путь. Теперь ему надо решать, что он будет делать дальше.
Король решил пойти на принцип — или, возможно, задумал рискнуть еще раз, а может, посчитал, что следует сделать жест — гордый театральный жест — и посмотреть, что из этого получится. Он отверг предложения парламента, отверг их смело, лихо и полностью. И стал ждать, что будет дальше.
То, что произошло, его несколько удивило. Воины армии Кромвеля, солдаты Ламберта и пехотинцы Ферфакса пришли в ярость от отсрочек и упущенных возможностей. Они-то думали, что дальше будет прочный, нерушимый мир и реформа законодательства о земле в пользу трудового народа. Они захватили палату общин, изгнали тех ее членов, которые были известны своей симпатией к королю, и настояли на том, чтобы короля судили за измену своим подданным.
Эстер сообщила эту новость Джону, когда тот поливал нежные растения в оранжерее. Морозные узоры на окнах таяли, стекло было влажным и непрозрачным. Цитрусовые деревья, на ветках которых еще оставались сияющие апельсины и лимоны, наполняли помещение ароматом, угольки в печи рассыпались и потрескивали, озаряя все мерцающим светом. Эстер приостановилась на пороге, не желая разрушать ощущение мира и покоя. Потом она сжала губы и, чеканя шаг, вошла в оранжерею.
— Они забрали короля с острова Уайт и отвезли в Лондон. Они хотят судить его, — напрямик объявила она. — Они обвиняют его в измене.
Джон замер на месте. Струйка воды из лейки стекала ему прямо на сапог.
— Измена? — повторил он. — Как можно обвинять в измене короля?
— Они утверждают, что он пытался похитить у народа свободу и установить тиранию, — сказала Эстер. — Войну против собственного народа они тоже считают изменой.
Вокруг ног Джона уже образовалась небольшая лужа, но он не замечал ее. Не видела ее и Эстер, чей взгляд был прикован к его ошеломленному лицу.
— Где он? — только и спросил Джон.
— По дороге в Лондон, по крайней мере, так говорят в Ламбете. Думаю, они поместят его в Тауэр, а может, посадят под арест в одном из его дворцов.
— А потом?
— Говорят, его будут судить за измену. Будет суд. Настоящий процесс.
— Но ведь приговор за измену…
— Смерть, — закончила Эстер.
Как раз перед Рождеством раздался стук в дверь. Джонни, который все еще нервничал, вздрогнул, услышав громкий звук, и Эстер, спеша открыть дверь, прошептала проклятие в адрес того, кто потревожил ее мальчика.
Открыв дверь и увидев на пороге вооруженного человека, она поспешила придать лицу выражение суровой безмятежности.
— Сообщение для господина Традесканта, садовника короля, — объявил посланец.
— Нет его, — ответила Эстер с привычной осторожностью.
— Тогда я оставлю сообщение вам, — жизнерадостно продолжил посланец. — Король желает его видеть. В Виндзоре.
— Его вызывает в Виндзор сам король? — не веря своим ушам, переспросила Эстер.
— Пусть едет, если хочет, — без всякого уважения в голосе сказал посыльный. — Король приказывает ему явиться, но, по мне, все равно, поедет он или нет. Я подчиняюсь полковнику Гаррисону, он охраняет короля. И он приказал мне передать господину Традесканту, что король хочет его видеть. Я это передал. И теперь удаляюсь.
Он дружески кивнул ей и пересек маленький мостик, ведущий к дороге, прежде чем она успела вымолвить хотя бы слово. Она проводила его взглядом — он деловито вышагивал по дороге к парому в Ламбете и скрылся из виду до того, как она закрыла дверь и пошла искать в саду Джона.
Он острым ножом подрезал розы, руки его были сплошь исцарапаны от этой работы.
— Почему ты не надеваешь перчатки? — раздраженно заметила Эстер.
Он усмехнулся.
Ознакомительная версия.
