— Потому что в тот же день, когда твой детектив сказал тебе, что я виноват в исчезновении Роберта, ты стояла со мной в этой проклятой церкви и клялась любить меня до гроба! Ты была готова выйти замуж за человека, которого считала убийцей, ты была готова спать с убийцей.
— Ты сам не веришь в это! Я смогу доказать, я еще не знаю как, но смогу… если ты только дашь мне шанс…
— Нет.
— Ян.
— Я не хочу никаких доказательств.
— Я люблю тебя, — судорожно произнесла она.
— Я не хочу твоей любви и не хочу тебя. А теперь… — он поднял взгляд, когда Долтон постучал в дверь.
— Мистер Лэримор, милорд.
— Скажи, что я сейчас приму его, — сказал Ян, и Элизабет ахнула.
— Ты… ты собираешься заняться делами, не договорив со мной?
— Не совсем так, любовь моя. Я послал за Лэримором по другой причине.
Страх, которому не было определения, пробежал у нее по спине от тона, каким это было сказано.
— По какой… какой причине ты хочешь встретиться со своим адвокатом в такое время?
— Я начинаю бракоразводный процесс, Элизабет.
— Чч-что? — выдохнула она, и пол начал уходить у нее из-под ног. — На каком основании! Из-за моей глупости?
— Уклонение от супружеских обязанностей.
В этот момент Элизабет была готова сказать и сделать что угодно, лишь бы достучаться до него. Она не могла поверить, просто не могла представить, что тот нежный и страстный человек, который так любил ее, может с легкостью вычеркнуть ее из своей жизни — даже не выслушав, не дав возможности все объяснить. Глаза ее наполнились слезами, и она предприняла последнюю отчаянную попытку.
— Ты будешь выглядеть ужасно глупо, милый, если объявишь в суде, что я уклоняюсь от выполнения супружеского долга, потому что сразу после тебя выступлю я и заявлю, что горю желанием сдержать данную у алтаря клятву.
— Если через три минуты ты не покинешь этот дом, — ледяным тоном предупредил Ян, — я изменю основание для развода на адюльтер.
— Я не изменяла тебе.
— Может быть, и нет, но у тебя уйдет чертовски много времени на то, чтобы доказать это. У меня есть некоторый опыт в делах такого рода. А теперь, в последний раз говорю тебе — уходи из моей жизни. Все кончено. — И чтобы доказать это, Ян подошел к столу, сел и позвонил в колокольчик. — Проводи сюда Лэримора, — сказал он Долтону.
Элизабет застыла, не зная, что сделать, чтобы удержать его от поступка, который может оказаться непоправимым. Всем своим существом она чувствовала, что он любит ее. Если бы это было не так, он не испытывал бы к ней сейчас такой ненависти… Но то, что он собирается сделать… она повернулась к нему, мысленно прокручивая в голове историю с Лабрадором, рассказанную ей викарием.
Нет, она не собака и не позволит ему избавиться от себя таким образом.
Она подошла к столу и, положив на него вспотевшие ладони, стала смотреть на Яна, пока не заставила его поднять голову. Глядя ему прямо в лицо, она произнесла дрожащим голосом:
— Послушай меня внимательно, милый, потому что, даю тебе слово, я не дам тебе вычеркнуть меня из своей жизни. Ты дал мне свою любовь, и я не позволю тебе отобрать ее у меня. И чем больше ты будешь стараться, тем труднее тебе будет сделать это. Я буду преследовать тебя даже во сне, так же как твой образ мучил меня каждую ночь, когда я была вдали от тебя. Ты будешь лежать без сна в своей постели и тосковать обо мне, зная, что я тоже не сплю и тоскую о тебе. И когда ты больше не сможешь этого выносить, ты придешь ко мне. А я буду тебя ждать. Я заплачу в твоих объятиях и попрошу у тебя прощения за все, что сделала, а ты поможешь мне найти способ простить себя…
— Черт тебя подери! — заорал Ян, побелев от бешенства. — Что я должен сделать, чтобы ты замолчала?!
Элизабет вздрогнула от ненависти, прозвучавшей в голосе, который она так любила. Она глубоко вздохнула и попросила Господа не дать ей заплакать, пока она не закончит.
— Я очень сильно обидела тебя, любовь моя, и, наверное, буду обижать тебя еще в течение ближайших пятидесяти лет. И ты тоже будешь делать мне больно, Ян, но надеюсь, ты больше никогда не сделаешь мне так больно, как сейчас. Но если этому суждено случиться, я вытерплю, потому что иначе мне придется жить без тебя, а это уже не жизнь. Разница между нами в том, что я это знаю, а тебе еще только предстоит это понять.
— Теперь ты закончила?
— Не совсем, — сказала Элизабет, выпрямляясь при звуках шагов в коридоре.
— Осталось только одно, — она вскинула дрожащий подбородок. — Я не твой Лабрадор! И ты не выкинешь меня из своей жизни, потому что я сама в ней не останусь.
Когда Элизабет ушла, Ян тупо оглядел пустую комнату, в которой она была еще несколько секунд назад, и попытался понять, что она хотела сказать своим последним замечанием. В кабинет вошел Лэримор, и он кивнул ему, молча приказывая садиться.
— Из вашей записки я заключил, что вы собираетесь подать на развод? — тихо спросил Лэримор, открывая папку с бумагами.
Слова Элизабет снова зазвучали в ушах у Яна, и он на мгновение заколебался, но потом вспомнил, сколько лжи было в их отношениях, начиная с той ночи, когда они встретились, и кончая той ночью, когда они виделись в последний раз. Он вспомнил свои терзания в первые недели ее исчезновения и сравнил их со своим теперешним состоянием холодного блаженного отупения. После долгого молчания Ян посмотрел на своего адвоката, который ждал его ответа, и медленно кивнул.
На следующий день Элизабет в своем доме на Променад-стрит не могла дождаться, когда принесут утренние газеты. «Таймс» реабилитировала Яна заголовком на всю первую полосу:
УБИЙЦА-МАРКИЗ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ ОКАЗАЛСЯ НЕСЧАСТНЫМ МУЖЕМ
«Лондонская газета» иронически отмечала, что "маркиз Кенсингтонский заслуживает не только оправдания, но и медали за «выдержку и стойкость».
Далее следовало длинное изложение тех глупостей, которые Элизабет наговорила в суде.
За день до суда Ян был подозреваемым, и все его избегали после суда он завоевал симпатии и сочувствие всего города. Однако простой люд говорил, что дыма без огня не бывает и что богатый всегда откупится там, где бедного повесят. И те, кто так считал, теперь всегда будут связывать имя Яна со злодейством — в этом Элизабет не сомневалась.
Статус самой Элизабет также претерпел кардинальные изменения. Она не была больше третируемой или неверной женой, и большинство женщин, которые вели скучную, однообразную жизнь, восхищались ею, тем же, у кого не было никакой жизни, она была безразлична, и наконец, джентльмены из высшего общества, для порядка сурово покачав головой, простили ее, так как их собственные жены ничем не отличались от той Элизабет, какой она показала себя в палате лордов. Если бы не Родди Карстерс, который настоял, чтобы Элизабет появилась в свете на той же неделе, она скорее всего спряталась бы за чугунными воротами на Променад-стрит и дни и ночи ждала Яна.
