Сбросив ночную пижаму, он решительно облачился в купальный костюм, но вместо того чтобы, как обычно, с распахнутой грудью сбежать вниз, аккуратно стянул тесёмки у горла.
Вэнк ожидала его на отмели, безмятежно подставляя солнцу длинные ноги и крепкие руки, покрытые рыжим, как корочка домашнего хлеба, загаром. Несравненная синева её глаз, оттенённая выцветшей голубизной стянувшей волосы косынки, пробудила в нём жадное стремление погрузиться в прохладную воду, отдаться на волю солёных волн и свежего ветра. Одновременно он, любуясь, окидывал взглядом свою сильную, словно амазонка, но день ото дня всё более женственную подругу, её тугие, тонкой лепки колени, длинные мускулы ног и горделиво прямой стан.
«Однако как она крепко сбита!» – не без тайной робости подумал он.
Они вместе бросились в воду. Вэнк весело барахталась в невысоких волнах, напевая в нос и отплёвываясь, Флип же был бледен, старался унять дрожь и грёб с плотно сжатыми зубами. Босые ступни Вэнк вдруг обхватили его лодыжку, он расслабил руки, камнем пошёл вниз и вынырнул лишь спустя несколько секунд. Но Флип и не подумал отплатить ей чем-либо подобным, отказавшись от всегдашних морских поединков и проказ, от возни, подобной шалостям резвящихся дельфинов и превращавшей купание в самый счастливый час их ежедневного распорядка.
Разогретый песок принял их в своё лоно, и они блаженно растянулись. Потом Вэнк выбрала круглый окатыш, прицелилась и метко поразила невысокий двурогий камень, выступавший из воды метрах в пятидесяти. Флип был восхищён её ловкостью, хотя и испытал нечто похожее на ревность, словно забыв, что сам приучил свою юную подругу к мальчишеским забавам. Он ощущал в душе какую-то нежность, снисходительность к самому себе, готовность расчувствоваться до слёз и был далёк от непреклонного мужского превосходства подростка, бежавшего ночью из родительского дома навстречу первому любовному приключению.
– Полдень! Уже полдень, Флип! Слышишь, бьют часы на колокольне?
Вэнк стояла над ним, встряхивая мокрыми прядями. Она сделала несколько шагов к дому и наступила на маленького краба, треснувшего, как орех; у Флипа подкатил к горлу ком.
– Что с тобой? – спросила она.
– Ты раздавила краба, вон там…
Вэнк обернулась, и под солнцем её щека окрасилась в цвет зрелого персика. Она холодно глянула на него беспощадно синими глазами, блестящие зубы раскрылись, позволяя увидеть ярко-красное нёбо.
– Ну и что? Он ведь не первый. А когда ты режешь краба и насаживаешь куски на крючок, тебе не жалко?
Она побежала вперёд и одним прыжком перескочила через гребень дюны. Какое-то мгновение он видел её парящей над землёй с тесно прижатыми ногами, наклонённым вперёд станом и руками, раскинутыми словно крылья, готовые поймать ветер.
«А мне казалось, она нежнее», – подумал Флип.
Завтрак помешал ему вернуться к воспоминаниям минувшей ночи. Заглохнув под палящим солнцем, они сонно трепыхались где-то в тёмной глубине души. Он терпеливо снёс комплименты по поводу своей романтической бледности, иронические замечания о его необычной молчаливости и плохом аппетите. Между тем Вэнк ела жадно и вся лучилась жизнерадостностью, показавшейся ему оскорбительной. Флип раздражённо поглядывал на неё, отмечая, с какой силой её пальцы крошат скорлупу омара, как она высокомерно и резко потряхивает головой на сильной шее, откидывая волосы со лба.
«Мне бы радоваться, – думал он. – Она ни о чём не догадывается». Но в то же самое время он отчаянно страдал от её незамутнённой безмятежности и в глубине души жаждал, чтобы она затрепетала, как былинка под ветром, оглушённая его предательством; она должна была почувствовать опасность в воздухе, как предвестие далёкой грозы, которая обычно кружит в здешних местах, то неуверенно подступая к бретонскому побережью, то уходя вспять.
«Она твердит, что любит меня. Да, любит. И однако, она куда спокойнее, чем до того…»
После ужина Вэнк стала танцевать с Лизеттой под фонограф. Она потребовала, чтобы Флип присоединился к ним. Она заглянула в календарь приливов и отливов, приготовила сачки для того, чтобы к четырём часам отправиться ловить креветок, оглушила Флипа и всех прочих громкими криками, разыскивая то просмолённую леску, то старый карманный нож. Она носилась взад-вперёд, словно взбудораженная школьница, распространяя вокруг себя запах своего дырявого свитера для морской охоты, отдававшего водорослями и йодом. Флип, усталый, со слипающимися глазами, ибо сон равно венчает и катастрофы, и минуты несказанного счастья, мстительно косился на неё и нервно сжимал кулаки.
«А ведь достаточно трёх слов, и она умолкнет!..» Но он знал, что никогда не произнесёт фатальные слова, и его томило желание растянуться где-нибудь на горячем песке, уронив голову на колени Вэнк…
У каменистого пляжа, где обитали креветки, они наткнулись на морских петухов. Трепеща плавниками, раздувая цветастые как радуга животы, рыбки старались напугать незваных пришельцев, спасаясь от них в расселинах и у береговой кромки. Однако Флип преследовал свои жертвы без особого азарта. От бликов солнца в спокойной воде, оставленной отливом в мелких впадинках, у него слезились глаза; он, словно новичок, неловко оступался, когда под ногу попадались камни, обросшие покрытой клейкой слизью травой.
Наконец они пленили крупного омара, а Вэнк стала тыкать багром во все щели и норки длинного полузатопленного каменного выступа, где, как она предполагала, поселился морской угорь.
– Вот видишь, он здесь! – закричала она, показывая остриё багра, окрашенное розоватой кровью.
Флип побледнел и прикрыл веки.
– Оставь эту тварь в покое, – сдавленным голосом пробормотал он.
– Ты спятил? Слово даю, теперь он от меня не уйдёт… Да что с тобой?
Как мог, он пытался скрыть горечь и боль, природы которых не понимал и сам. Так что же он обрёл прошлой ночью в напоённом ароматами сумраке, под ласками рук, ревниво жаждавших внушить ему победоносную мужественность? Право страдать? Едва не лишаться чувств перед лицом этого невинного и жестокого ребёнка? Безотчётно содрогаться при виде крови и бренной плоти мелких земных тварей, попавших под безжалостную пяту?..
Задыхаясь, ловя ртом воздух, он закрыл лицо руками и разразился рыданиями. Он плакал так сильно, что был принуждён сесть, меж тем как Вэнк стояла рядом, воздев к небесам окровавленный гарпун с видом пыточных дел мастера. Она склонилась над ним, ничего не спрашивая, но прислушиваясь, словно музыкант, к новому тону, к неожиданным, но беспомощно красноречивым модуляциям его всхлипов, протянула руку к волосам юноши, но отдёрнула пальцы, так и не прикоснувшись. Она была ошеломлена, но внезапно удивление на её лице сменилось суровой гримасой не имеющей возраста горечи, по-мужски непреклонным презрением к подозрительной слабости плачущего подростка. Затем она подчёркнуто неторопливо собрала пожитки: взяла плоскую плетённую из листьев рафии корзинку с трепыхающимися рыбками, подобрала сачок, словно шпагу ткнула за пояс железный багор и твёрдым шагом удалилась, ни разу не обернувшись.
