– Помоги мне, ради Бога, я не могу сделать это.
– Что сделать, Джек? – спросила я.
Мне было всё равно. Я боялась, что мне станет плохо или я задохнусь. Видно, так на меня подействовали пилюли и бренди.
– Дай ей деньги. Боже, я не могу пошевельнуть рукой. У старушки есть всё. – Старушкой была его мать. Она сидела у огня в кресле с высокой спинкой, и Джеку приходилось кормить её с ложечки, потому что её руки были искалечены ревматизмом.
– Боже мой, да для твоей мамы я всё сделаю, ты же знаешь, – и я сказала, что обязательно сделаю.
Наверху в спальне завыли две серые гончие. В их вое слышалась смертная тоска. Внезапно мне стало ясно, что мне придётся примириться с тем, что мама умерла. Я зарыдала, как не рыдала никогда в жизни. Джек рыдал вместе со мной и вытирал нос рукавом своей куртки.
Потом дверь залы открылась, и вошёл мистер Бреннан.
– Ничего нового, Кэтлин, ничего, милая. Иди-ка ты спать, – сказал он и велел Марте и Бэйбе собираться.
– Попозже сходим ещё раз, – сказал он мистеру Джентльмену.
Стояла ясная звёздная ночь, когда мы шли по дороге к автомобилю. Через несколько минут мы уже были дома, мистер Бреннан напоил меня горячим виски и велел мне принять жёлтую капсулу. Марта помогла мне снять одежду, и, когда я опустилась на колени, чтобы помолиться, я сказала:
– О Боже, сделай так, чтобы мама была жива.
Я произнесла эту фразу много раз, зная, что это совершенно бесполезно.
Я спала вместе с Бэйбой в одной из её ночных рубашек. Её постель была мягче, чем у меня дома. Когда я повернулась на левый бок, она повернулась тоже. Она обняла меня за талию и взяла меня за руку.
– Ты моя лучшая подруга, – произнесла она в темноте. И через минуту прошептала:
– Ты спишь?
– Нет.
– А ты боишься?
– Чего?
– Что она появится?
И как только она это сказала, меня стало трясти от страха. Что же такое смерть, если мы не можем перенести появления умершего человека? Я хотела бы больше всего в жизни, чтобы мама вернулась, но если бы сейчас открылась дверь и она вошла в комнату, я бы стала звать на помощь Марту и мистера Бреннана. Мы услышали внизу какой-то шум, а потом тяжёлый стук, и тут же закрылись с головой одеялами, а Бэйба ещё сказала, что это стучится смерть.
– Позови Диклэна, – сказала я, дрожа от ужаса под одеялом и простынями.
– Нет, сама иди за ним.
Но никто из нас не нашёл в себе смелости открыть дверь и выйти на площадку перед ней. Там нас мог поджидать дух моей матери, стоя у ступеней лестницы в белой ночной рубашке.
Но снотворное подействовало, и, когда я проснулась, простыня была вся влажная от пота. Молли уже поджидала моё пробуждение, приготовив чашку чая и тосты. Она помогла мне сесть в постели и набросила на меня мою вязаную кофту, сняв её со спинки стула. Молли была только на два года старше меня, но сейчас она ухаживала за мной так, словно была моей матерью.
– Уж не заболела ли ты, милая? – спросила она.
Я ответила, что мне жарко, и она пошла за мистером Бреннаном.
– Сэр, будьте добры зайти сюда на минуту. Мне кажется, что у неё жар.
Он вошёл в комнату, положил мне на лоб руку и велел Молли позвонить врачу.
Потом они весь день поили меня лекарствами, а Марта сидела со мной в комнате, занималась маникюром и красила ногти лаком. Целый день шёл дождь, я ничего не видела в окне, потому что всё затянуло туманом, но Марта сказала, что на дворе ужасная погода. После обеда несколько раз звонил телефон, но Марта отвечала на звонки только: «Да, я ей скажу», или «Очень плохо», да ещё «Да, я так думаю», а потом она рассказала мне, что полицейские прочесали всё большое озеро Шеннон, но не смогли найти тела. Она, правда, не сказала, что они прекратили поиски, но я чувствовала, что это так, и знала, что у моей мамы никогда не будет могилы, на которую я смогла бы принести цветы. Итак, она была более мертва, чем кто бы то ни было из тех, о ком мне приходилось слышать. Я снова зарыдала, и Марта дала мне глоток вина из своего бокала и велела лечь на спину, пока она будет читать мне рассказ из журнала. Рассказ был очень печальным, и я снова заплакала. Таким был последний день моего детства.
То лето прошло для меня очень быстро. Я жила в семье Бэйбы и ходила к себе домой только днём и только для того, чтобы приготовить обед и вымыться. Несколько дней я только убирала постели. Хикки перебрался жить наверх после смерти мамы (мы всегда между собой говорили, что она умерла, а не утонула), и комнаты стояли в полном беспорядке. Мне было очень грустно ощущать запах пыли, старых носков, да и вообще затхлости из-за того, что окна с тех пор никогда не открывались.
Мужчины почти все дни проводили в поле, скашивая пшеницу и связывая её в снопы, а я приходила к ним в четыре часа дня с чаем. Мой отец тем летом ел очень мало, а каждый раз, когда он пил чай, принимал две таблетки аспирина. Он почти не разговаривал, а его веки чаще всего были красные и набухшие. Когда они возвращались домой, Хикки доил коров, а отец выпивал ещё чашку чаю, снимал на кухне ботинки и шёл спать. Я думаю, что он плакал, лёжа в кровати, потому что было ещё очень светло, чтобы спать, да и Хикки очень громко гремел внизу молочными флягами, и никому бы не удалось уснуть в таком шуме.
Однажды я возилась наверху, разбирая мамин гардероб и укладывая её хорошие вещи в коробку, чтобы отправить их её сестре, когда наверх поднялся отец. С тех пор как он вышел из больницы, я разговаривала с ним не очень часто. Я предпочитала молчать.
– Есть кое-что, о чём ты должна знать, – сказал он.
Он только что вернулся из деревни и теперь развязывал узел галстука. На одну ужасную секунду мне показалось, что он пьян, потому что его волосы были растрёпаны.
– Наша ферма уплывает от нас, – просто произнёс он.
– Уплывает куда? – спросила я.
Он сбил шляпу себе на затылок и стал чесать лоб. Он колебался.
– У нас были долги, потом то да сё, и долг очень вырос. Мне не повезло с лошадьми.
– И кто её покупает? – Я вспомнила предупреждение Джека Холланда о какой-то опасности, нависшей над нашей фермой.
– Что ты говоришь? – переспросил отец.
Он вполне хорошо расслышал мой вопрос, просто не хотел отвечать на него. Теперь он сощурил глаза, думая, что это придаст ему вид коварный вид. Я повторила вопрос. В трезвом виде я его не боялась.
– Банк практически уже заграбастал его, – сказал он наконец.
– И кто будет управлять им? – Я не могла представить себе, что кто-то, кроме Хикки, будет пахать землю, доить коров и подрезать живую изгородь летними вечерами.
– Скорее всего её купит Джек Холланд.
– Джек Холланд! – Я была потрясена. Вот негодяй. Он сможет купить её практически за бесценок. Вот чего стоит весь этот его трёп о королях и королевах, его обещание купить мне новую перьевую авторучку к моему переезду в монастырскую школу. И подумать только, он заказал прочитать по маме семь месс. Даже перевёл специально для этого деньги в Дублин, на особый церковный счёт.
