недовольство. Когда брат повел Хэрриет прочь, ее щеки гневно пылали.
А Люциан пришел к выводу, что его единственная миссия на сегодня – убедить отца Хэрриет Гринфилд разрешить ей вернуться в особняк в Челси.
Час спустя миссия завершилась успехом в курительной комнате, и Люциан снова очутился в душном экипаже, следующем в Белгравию. Он просеял сплетни, собранные Мэтьюсом в людской, и не обнаружил ничего интересного, кроме разговоров о скорой помолвке младшей дочери Гринфилда с рыцарем.
– Кстати, о публичных посещениях моей галереи, – начал Люциан.
– Да, сэр? – Мэтьюс потянулся за блокнотиком и карандашом, которые всегда носил в нагрудном кармане.
– Верни их в список.
Лицо Мэтьюса просветлело.
– С радостью.
– Первая экскурсия состоится в следующую субботу. К этому дню нужно учредить благотворительный фонд поддержки начинающих художников.
Помощник оторвал взгляд от страницы.
– Экскурсию устроить можно, но вот насчет фонда… Боюсь, быстро найти хороших меценаток не выйдет.
– Пусти слух, что дочь Гринфилда нас поддержит, и желающие набегут.
Мэтьюс застыл и опустил глаза в пол.
– Сэр, – наконец проговорил он. – Дочь Гринфилда…
– Да?
– Ей ничего не грозит?
Люциан посмотрел на него пристально.
– И что ты сделаешь, если я отвечу «грозит»?
Плечи помощника поникли.
– Сэр, я многим вам обязан, – пробормотал он, – но меня замучает совесть, если я поспособствую гибели невинной девушки.
– Гибели, значит, – повторил Люциан с презрением. Интересно, что вынудит Мэтьюса сбежать? Пожалуй, только убийство. Мэтьюс не мог себе позволить укусить руку, которая его кормит.
Люциан отдернул шторку на дверце кареты и прищурился от яркого света. Солнечные лучи отражались от ряда стандартных белых особняков, словно от свежего снега, и контуры улицы продолжали светиться за сомкнутыми ресницами. Белгравия, один из самых богатых районов Лондона, стала и его пристанищем. Когда он впервые попал сюда несколько лет назад, даже дома для среднего класса на окраине района представлялись ему роскошными. В воздухе пахло сиренью, а спокойствие и чистота улиц заставляли Люциана все время держаться начеку. Он стоял на тротуаре в своем лучшем костюме и цилиндре, чувствуя себя крайне неуютно, и боялся, что любой из проходящих мимо джентльменов распознает в нем самозванца и прогонит прочь. Богатство, новая жизнь казались Люциану недолговечными, словно мыльный пузырь, готовый взорваться маслянистыми каплями от любого прикосновения. В окружении великолепия он вспоминал о голодных спазмах в животе и о холоде, пробирающем до костей. Проходя по улице, Люциан до сих пор порой задумывался, что сказала бы его бабушка, если бы он подарил ей один из этих прекрасных домов с двумя колоннами, поддерживающими портик. Он мог бы купить ей хоть особняк, но она непременно отказалась бы – бабушка Маккензи гордилась тем, что умеет обходиться малым.
Я считаю, что каждый заслуживает любви, за которую готов умереть. Изуродованный шрамом уголок рта скривился в усмешке. А что, если все, кого ты любил, давно умерли и обратились в прах, Мисс расфуфыренная вертихвостка?
Он выпустил шторку и откинулся на бархатную спинку сиденья. Люциан так и не узнал, что его бабушка сказала бы, увидев новый дом, – он вернулся за ней слишком поздно. Однако еще не поздно исполнить другие свои обещания: добиться справедливости для матери и для Со́рши, обеспечить будущее безликой массе людей, чьи жизни стоят меньше, чем вонючая сигара Гринфилда. Ирония заключается в том, что для этого ему придется дать еще одну клятву еще одной женщине.
Он бросил взгляд на своего помощника.
– Не волнуйся насчет девчонки Гринфилдов, Мэтьюс. Намерения у меня самые честные.
Мэтьюс ошарашенно выкатил глаза, сообразив, что он имеет в виду.
– О боже, – наконец пробормотал помощник, еще более удрученный, чем прежде.
– Меня так и подмывает подчиниться воле отца и пойти на экскурсию по галерее, – призналась Хэтти Катрионе несколько дней спустя, сидя в своей гостиной в Рэндольфе.
Подруга одарила ее косым взглядом поверх золотого ободка чашки.
– Тебя привлекает коллекция картин или ее одиозный владелец?
– Очень смешно, – пробормотала Хэтти. – Тебя шокирует, если я скажу, что мне хочется поддержать его благотворительное начинание для живописцев?
– Чье начинание?
– Мистера Блэкстоуна.
Катриона поставила чашку с блюдечком на столик.
– Разумно ли это?
Хэтти со вздохом поднялась с диванчика и взяла с блюда эклер.
– Пожалуй, нет, – признала она. – Честно говоря, когда у меня просят картину или покровительства, я не могу избавиться от ощущения, что обязана этим положению отца.
– Почему? – озадаченно поинтересовалась Катриона. – Твои работы вполне хороши и сами по себе.
– Помнишь грандиозную выставку цветов и птиц при поддержке Королевского садоводческого общества?
– Нет, не помню.
– Так вот, лишь на моей картине не было ни одной птицы!
– Вот как.
– Приглашение Блэкстоуна вряд ли вызвано желанием заручиться расположением моего отца, поскольку именно отец долго пытался завязать с ним деловые отношения.
– Вопрос в том, что им движет, – пробормотала Катриона.
Хороший вопрос. Хэтти сомневалась, что Блэкстоуна впечатлил ее талант, ведь единственной картиной, которую он видел, была «Тыква»… Но ей очень хотелось думать, что ее выбрали ради нее самой. Жаль, что их слаженный квартет распался, ведь тогда Хэтти могла бы услышать и другие мнения, кроме безжалостно здравых умозаключений Катрионы. На прошлой неделе Аннабель с герцогом уехали в свой замок в Бретани, а любимое место Люси на желтом диванчике тоже пустовало, потому что она отбыла в Италию. Сегодня самой Хэтти предстояло вернуться в Лондон: семестр закончился, да и лишняя неделя, которую родители позволили ей провести в Оксфорде, тоже.
Она вяло отщипнула кусочек пирожного.
– Мне хочется пойти на экскурсию и принять участие в затее мистера Блэкстоуна, потому что через пару недель я буду умирать от скуки. Лето в Лондоне мне не нравится, и я уже скучаю по тебе!
Брови Катрионы удивленно поднялись.
– Ты остаешься в Лондоне?!
Сама Катриона собиралась уехать в продуваемую всеми ветрами долину в Эпплкорте, как и все, спасаясь от летней лондонской жары.
– Из-за кризиса в Испании отцу нужно быть поближе к Франкфурту и Парижу, – пояснила Хэтти. – Мама остается, чтобы сэр Брэдли мог должным образом поухаживать за Миной.
Хэтти предстояло провести в городе под неусыпным оком матери много однообразных недель – душных и коварных, словно тропинка среди болот. Тем временем Мина будет развлекаться со своим рыцарем…
Помогать Люси с суфражистскими делами не получится, поскольку родители ничего не знают о политической деятельности дочери. Придется занимать себя иными способами: рисовать наброски кистей рук и стоп, грезить о вызывающих бальных платьях, которые ей ни за что не позволят надеть, и сопровождать мать на респектабельные чаепития.
– Будем надеяться, что предложение сэра
