Йен попытался подхватить потерявшую равновесие Бригитту, но было уже слишком поздно! Подняв тучу брызг, она плюхнулась в речку, а Йен, не выдержав, закатился от смеха.
– Чего ты хохочешь? – возмущенно закричала она. – Это ты виноват! Подговорил меня потрогать эту скользкую тварь!
– Ничего подобного. Ты сама напросилась. Бригитта притворно улыбнулась и протянула ему.
– Помоги-ка.
А когда Йен подал ей свою руку, она вдруг дернула его изо всей силы. И с таким же шумом он плюхнулся в воду рядом с ней! Бригитта громко расхохоталась.
– Ах, так! Ну, я сейчас тебе задам! Бригитта тут же вскочила на ноги и пустилась наутек, а Йен бросился за ней в погоню. Едва она выскочила на берег, как он уже схватил ее за локоть и резким движением развернул к себе лицом. С размаху она уткнулась в его широкую грудь, и Йен крепко обнял ее, не давая упасть.
Всякие мысли о возмездии тут же покинули его, как только взгляд его погрузился в бездонные глубины ее зеленых глаз.
– Я собирался отшлепать тебя, – прошептал он, – но, пожалуй, вместо этого лучше поцелую.
Когда она подняла лицо, так что он мог легко коснуться ее рта, Йен застонал. Губы их слились в бесконечном умопомрачительном страстном поцелуе, поглотившем их обоих.
Отпрянув, наконец, чтобы перевести дыхание, Йен увидел ошеломленное выражение на лице Бригитты и понял, что пришло время сделать ее своей женой на самом деле.
– Пошли домой, дорогая, – прошептал он. – Там мы согреемся.
Хитрец встретил трясущуюся от холода парочку радостным повизгиванием. Бригитта рассмеялась, тронутая такой преданностью, а Йен улыбнулся, глядя на ее счастливое лицо. Он надеялся, что завтра утром, когда они уладят свои отношения, его жена будет так же счастлива, как сейчас.
– Раздевайся и завернись вот в это, – приказал он, сунув в руки Бригитте одеяло, и добавил: – Оно согреет тебя, пока я разведу огонь.
Бригитта стояла неподвижно, ожидая, когда он уйдет, но Йен только отвернулся, встав на колени перед очагом.
– Выйди, пожалуйста, чтобы я могла переодеться.
– Не беспокойся, я не буду подглядывать, – ответил он, не поворачивая головы.
Не желая затевать спор, тем более что она очень замерзла, Бригитта быстро скинула свою мокрую одежду и завернулась в одеяло. Потом села на расстеленную на полу шкуру и подозвала к себе Хитреца.
Йен развел в очаге огонь, завернулся в плед и устроился на шкуре рядом с ней.
– На, выпей вот это, – сказал он и сунул ей в руки флягу с виски. – Это тебя согреет.
Она немного отхлебнула, рассеянно вернув ему флягу, и уставилась в гипнотически-зачаровывающее пламя очага. Йен тоже приложился к виски разок-другой, поглядывая на Бригитту. Та лениво поглаживала пушистую шерсть лисенка. Чувствовалось какое-то умиротворение в ее расслабленной позе. Непринужденно, словно бы случайно, Йен обнял ее за голые плечи и притянул поближе к себе. Она подняла глаза на него так невинно, что ему стало жаль нарушать эту установившуюся между ними гармонию. Но делать нечего: он должен предпринять решительные действия – больше откладывать было нельзя.
– Я когда-нибудь рассказывал тебе, – начал он, – славную историю клана Макартуров? Бригитта отрицательно покачала головой.
– В былые времена, – начал он, – Макартуры были первым по знатности родом в Шотландии, конечно, после Стюартов. Мы возглавляли то, что сейчас называется кланом Кэмпбел. Однако в течение последних двух веков произошло много всякого. Теперь Макартуры уже не возглавляют клан, хотя и сохранили все свои владения, а также особые привилегии, дарованные нашей семье много лет назад.
– Это какие же? – спросила Бригитта.
– Видишь ли, очень давно, – вкрадчиво заговорил Йен, и его рука, лежащая на плече Бригитты, начала медленно поглаживать его, – король Малкольм пожаловал особые привилегии Макартурам и их потомкам. В любом сражении, когда развернуто королевское знамя, Макартуры ведут шотландскую армию.
– Быть первым в сражении – не очень завидная роль.
– Это только если ты трус, – возразил Йен, ласково целуя ее в лоб, – или женщина, но Макартуры издавна известны своей храбростью. Однако есть и другое. Когда коронуют короля или королеву, глава Макартуров, граф Данридж, возлагает корону на голову помазанника Божия.
– В самом деле? – удивилась Бригитта.
– Граф Данридж, – продолжая нежно поглаживать ее плечо, говорил Йен, – имеет право садиться без разрешения в присутствии шотландского короля. И, когда коронуется новый монарх, граф первым делом так и поступает, чтобы Стюарты ничего не забыли. Это даже стало предметом шуток среди вождей шотландских кланов.
– А почему?
– Все уже заранее знают, что, когда коронуется король или королева, первое, что делает Макартур, – это садится в присутствии их величеств. А когда появляется новый граф Данридж, то первое, что он делает, прибыв ко двору, – это садится в присутствии короля. Особенно забавно, когда громко ахает кто-нибудь из несведущих.
Бригитта засмеялась, а потом спросила:
– Но если Макартуры стояли во главе клана, то, как же могло произойти их смещение? Разве это чье-то право, назначать вождя?
– Мы родоначальники клана Кэмпбел, – ответил Йен. – Джон Макартур, выдающийся человек, предводитель тысячи воинов. Он правил кланом в царствование короля Якова Первого. Преданность Макартура не вызывала сомнений, так же как и его могущество. Увы, король Яков был слишком ревнив к таким вещам.
– И что произошло?
– Король приказал отрубить Джону Макартуру голову, а руководство кланом перешло к семье Кэмпбел.
– Грустно… – Бригитта повернула голову и взглянула на Йена.
Они сидели так близко, что их тела соприкасались. Она улыбнулась и, как бы желая забыть эту печальную историю, потерлась щекой о его плечо.
Прижав ее к себе покрепче, Йен заглянул в ее неправдоподобно зеленые глаза, которые светились любовью. И, утопая в этом бездонном омуте, он непослушным от волнения голосом произнес:
– Я люблю тебя, дорогая.
Его губы слились с ее губами, вкладывая все чувство, переполнявшее его сердце, в этот единственный, упоительный поцелуй. И, как цветок под солнечными лучами, нежный рот Бригитты полураскрылся навстречу его неуемной страсти. Поцелуй длился так долго, что взаимное желание стало нестерпимым.
Не в силах больше сдерживаться, они упали на расстеленную, на полу шкуру. Йен лихорадочно покрывал поцелуями ее виски, глаза, шею. А потом, не отрываясь от ее восхитительно горячих губ, медленно развернул одеяло, заменяющее ей одежду. О, как она была великолепна, вся пылающая от смущения. Нагота ее сияла, ослепляя взор совершенством.
