лечьбе, как Анастасий и его сестра, она, тем не менее, знала толк в уходе за больными. Однако, ее благому намерению, как и планам Анастасия и Войнега, не суждено было осуществиться. Едва сотник приподнял первую личину, не найдя под ней ничего интересного, кроме незнакомого мертвого лица, как со стороны, противоположной той, в которую ускакал Ратьша с гриднями, раздался конский топот, и на речном льду, словно из ниоткуда, возникли несколько десятков вершников.
Напрасно Анастасий и гридни хватались за мечи, напрасно Войнег тянулся к сигнальному рогу. Выпал рог из пронзенной двумя стрелами руки, не поспели мечи из ножен. Сбив с ног Анастасия и разметав по льду растерявшихся ратников, похитители окружили Всеславу и прежде, чем девушка успела что-либо понять, схватили ее лошадь под уздцы и помчались обратно в лес, увозя княжну ото всех, кто мог за нее заступиться и за нее постоять.
Сначала они ехали широкой и удобной просекой. Затем на небольшом прогалке человечью дорогу пересекла лосиная или кабанья тропа, уходящая под своды леса в неведомую глушь. Здесь похитители разделились. Большая их часть, уводя возможную погоню, поехали дальше по просеке, а около десятка, те, которым поручили стеречь пленницу, свернули вместе с ней на тропу и запетляли между стволов, переходя с рыси на галоп.
У теряющей от ужаса разум Всеславы осталась единственная мысль: как бы не выпасть из седла и не врезаться в одну из низко нависающих над дорогой ветвей. Чуть позже, когда девушка немного приноровилась к ритму скачки и выровняла дыхание, она почти без удивления отметила уверенность, с которой похитители среди нескольких десятков вершников выбрали именно ее. Впрочем, то не диво. Девка, она и в мужском платье девкой останется. А кто еще будет рядиться, как не княжна.
Княжна-то княжной, но полонянка она полонянка и есть. Захотят ли уважить тати кромешные честь княжескую, да и просто девичью. Хотя Всеслава не видела лиц, она спиной чувствовала исходящую от ее спутников угрозу. Такие любой урон нанесут, не задумываясь, и убьют с легкостью, если им велят. А что, если попытаться бежать! Хотя порты с чужого плеча сидели непривычно, двигаться в них было куда сподручнее, нежели в тяжкой шубе и платке.
Тропа вышла на берег оврага, сплошь заросшего ельником и служившего руслом какого-то безымянного ручья. Проходящая по самому краю, она сделалась осыпучей и совсем узкой, и вершники растянулись цепочкой, не выпуская, впрочем, повода иноходца княжны. Всеслава глянула вниз. Высоковато, конечно, но стоит попробовать. В любом случае — это единственный шанс.
Она наметила широкий прогалок между деревьями, осторожно перекинула ногу, подобрала полы плаща, и, поминая Велеса, Перуна и Белого Бога, прыгнула.
Сначала край оврага стукнул ее чуть пониже спины — теплая одежда смягчила удар, потом Всеслава кубарем полетела вниз, из последних сил пытаясь затормозить, не свернув при этом шею и не переломав руки и ноги. Хотя безумный, отчаянный полет продолжался всего несколько мгновений, в сознании Всеславы он длился целую вечность. Перед глазами мелькали ветки и торчащие из склона, подобно истлевшим костяшкам, кривые еловые корни, неслись клочья снега, а она все падала и падала, переворачиваясь через голову, силясь уцепиться за что-нибудь и не находя опоры. Точно Велес, спасая дочь Всеволода от позора, открывал ей ход в свой исподний мир.
Впрочем, нет. Боги нижнего и верхнего миров беглянку хранили. Берег ручья принял ее ласково, поймал в пушистый сугроб да еще подстелил под ребра мягкую хвою. И если не считать пары царапин (чай, угодила краса белым личиком да в колючий ельник), приземлилась она более чем благополучно.
Впрочем, позволив девице остаться в серединном мире, немилосердные боги обрекали ее на новые тяготы и мытарства. Услышав голоса похитителей, с бранью и пререканиями искавших пологий спуск, девушка поняла, что оставаться на месте более нельзя. Освободившись от тяжкого мехового плаща (холода она не чувствовала), Всеслава куницей зазмеилась по земле, забираясь в самую гущу ельника. Только бы достигнуть реки, а там… Додумать ей не удалось. Преследователи одолели спуск и теперь растянулись цепочкой, прочесывая дно оврага. Точно лису затравить хотят, вспугнуть, точно куропатку. В глазах Всеславы закипели жгучие слезы обиды.
Затаившись среди густых зеленых ветвей, вдыхая морозный запах хвои, она в ужасе смотрела, с какой нарочитой безжалостностью, точно адские косари, кромешники рубят верхушки молодых елочек. Вот так же, как беззащитное деревце, падет им под ноги и она.
Ну уж нет! Дочери великого князя в полоне не бывать! Ободранная рука скользнула вдоль бока, и окоченевшие пальцы нащупали… Спаси Велес! Защити Белый Бог! Возле самого пояса, там, где обретался спаситель-нож, оказалась мохнатая волчья морда, с настороженными ушами и полной пастью острых зубов. Руку согрело горячее дыхание, шершавый язык намочил стылые пальцы. Всеслава хотела закричать, но крик оказался заперт в груди. Чья-то сильная рука, одетая броней, зажала ей рот, приклоняя голову к земле.
Потеряв последние остатки страха, Всеслава извернулась, чтобы ногтями свободной руки вцепиться в лицо обидчика, но бросив на пришельца лишь один взгляд, вмиг забыла обо всем, блаженно приникнув губами к помеченной шрамами, ороговевшей, но такой родной руке. Будь ее воля, она бы покрыла поцелуями не только эту руку и ее обладателя, но и верного Кума, который, за три прошедших года вымахав в матерого волка, все же ее не забыл. Может, причиной тому был каштановый локон, вдетый в кожаную ладанку, которая и поныне украшала могучую шею его хозяина.
Все-таки Белый Бог сотворил чудо! Ибо иначе назвать появление, и еще такое своевременное, человека, которого все числили едва не сгинувшим за морем, в том краю, где по дедовским понятиям и люди-то не живут, Всеслава никак не могла.
Неждан! Нежданушка! Лада любимый! Сколько долгих дней она вглядывалась в морозную даль: не блеснет ли где-то огонек знакомых ореховых, огневых глаз. Сколько бесконечных ночей мечтала согреться жаром его сахарных уст. Словно среди зимы проснулось ярое солнышко, словно колючая хвоя сделалась пуховой периной, а те, которые шли по следу, превратились в малых муравьев.
Впрочем, нет! Эти-то как раз никуда не делись и успели уже прорубить изрядную просеку. Зря старались. Сделав Всеславе знак, чтобы лежала тихо, проворчав что-то на волчьем наречии Куму, Неждан поднялся в полный рост, сбрасывая ножны с меча. Зимний неяркий свет скупо отражался в ромейской броне, подсвечивал вороновой синевой выбивавшиеся из-под шапки черные, жесткие волосы, плащом сбрасывал на снег тень с широких плеч. Последний раз Всеслава видела эти
