– Спасибо, что познакомили меня с Олманом, – сказала Нина Лемуану, когда они вышли на улицу. – Вы встречались с его женой?
– Как я с ней встречусь? – рассмеялся Лемуан. – Тамара не выезжает из дому – у нее что-то не то с позвоночником. А в гости таких, как я, не зовут.
5
Нина сказала Иржи, что он будет фальшивым консулом.
– А если не согласны, можете катиться к чертовой матери: я вас содержать не буду. Хватит блюсти чистоту за мой счет.
Упрек был справедливым. Иржи догадывался, что Нина украла деньги, на которые они жили все это время. Совесть изводила его, но как отказаться от нежной чистоты постели? От завтраков в налитых солнцем кафе? Куда идти – учителем музыки? К кому?
Иржи пытался представить, что сделал бы на его месте другой человек – более сильный, более мужественный. Такой, которого Нина могла бы уважать. Он ушел бы. Но как уйдешь со сломанной рукой, когда денег нет даже на то, чтобы гипс снять?
Нина знала, что поймала его в ловушку.
Иржи сказал ей:
– Хорошо. Я буду консулом.
За восемь лет чужой войны он так устал, что теперь радовался каждому дню, когда не надо ни с кем сражаться. Обувь, которая не трет, теплый душ вечером – вот он, смысл существования. А если Нина хочет сделать из него консула или китайского императора, ему все равно.
Она отправилась к своему адвокату – обсуждать аферы. Иржи и не подумала позвать. Вот и хорошо: в ее присутствии он чувствовал себя под прицелом. Как просто было бы ненавидеть ее, если бы она не была такой… такой… Иржи не знал правильного слова ни по-чешски, ни по-русски. Каждый день смотрел на ее шею, на тень от серьги, на плечо, где родинки – созвездие Дракона, только двух звезд не хватает. Каждый вечер пристраивался в кресле, чтобы видеть застекленную дверь ванной. Откуда Нине было знать, что розовая тень ее, просвечивающая сквозь ребристую зеленую муть, настолько похожа на лучшие творения импрессионистов?
Каждую ночь Иржи закрывал глаза и представлял, как спит она там, в соседней комнате, поджав коленки, словно девочка. Он входит, кладет ей руку на горло – чтоб не дернулась. Победить, сломать, а потом бросить бездыханной и скрыться. Пусть назавтра китайская горничная войдет, завизжит, пусть вызовет полицию и репортеров. Иржи Лабуда будет далеко. Вечером купит газету, прочитает жуткий заголовок и усмехнется.
Рука с пальцами в гипсе, от руки без пальцев толку нет. Ни от чего нет толку.
Нина специально его дразнила, точно так же, как фрау Штиц, строгая и великолепная, как шпиль на соборе Святого Вита. Фрау учила его музыке: сладко дышала в ухо, показывая, как держать смычок. Обмирая, Иржи считал дни, когда она снова придет, накричит на него, а потом будет сжимать его кулак в своей сухой, в серебряных кольцах руке.
Нина ушла, лифт с гулом укатил вниз. Иржи захлопнул дверь.
Вечер провел, перебирая Нинино белье. Гладил шелковую внутренность камисолей, расправлял ленты на сорочках и подносил к лицу нежно пахнущие панталоны. При малейшем шорохе в коридоре сердце его вздрагивало, и он в панике рассовывал все назад по ящикам, мучительно стараясь вспомнить, что где лежало.
Глава 11
1
В тот день, 16 марта 1920 года, папа Бенедикт XV причислил Жанну д’Арк к лику святых; в электротеатре «Париж» показывали «Удовольствия дня» с Чарли Чаплином; Тамара Олман шла мимо магазина «Подарки».
Лестница, забытая мойщиком витрин, упала и ударила ее по спине. Тамару отвезли в больницу, потом домой, в нарядный особняк с флюгером-дельфином. Доктор сказал посеревшему Тони, что его жена больше не сможет ходить.
Удачливый адвокат в Шанхае имеет возможности. Тони Олман, как добычу, приносил Тамаре все, что ее забавляло: цветы, сплетни, гостей. Жена его была умницей: она продолжала смеяться и красить губы.
Обеденный стол теперь накрывали в ее спальне. Сюда же перевезли рояль и диваны. К великому ужасу архитектора, Тони велел сломать восточную стену и вставить на ее место раздвижные стеклянные панели. Когда их раскрывали, Тамара попадала в сад.
Так и стоял дом с дельфином – с нелепой дыркой в подбрюшье.
Узнав о русских беженцах, Тамара сказала:
– Хотелось бы мне на них посмотреть.
Больше она к этой теме не возвращалась. Но Тони никогда не забывал о ее желаниях. Двенадцать лет назад он поклялся ей в этом.
– Какая она? – спросила Тамара, когда муж пообещал ей Нину.
Он описал женщину, которую привел к нему Лемуан. Рассказал, как она сидела на краешке стула и, пока говорила, переплетала пальцы цепочкой от сумки. Потом на коже остались следы.
Тамара улыбалась, слушая Тони. Ей нравились люди, способные на поступки, пусть неразумные, но требующие силы воли. Ей нравилось то, что Нина – русская.
2
Отец Тамары прибыл в Шанхай, чтобы возглавить отделение Русско-Китайского банка.
В тот год, 1910-й, Земля прошла через хвост кометы Галлея, Япония аннексировала Корейский полуостров, умерли Лев Толстой и Марк Твен. В тот год Тамаре исполнилось восемнадцать лет. Она носила бархатную шляпку, заказанную в Нью-Йорке, и чулки немыслимого бежевого оттенка – в них Тамара казалась голоногой.
На концерте в городском парке она познакомилась с молодым американцем, Тони Олманом. Он сказал, что приехал в Шанхай через Европу, и в Париже видел Русские сезоны. [20]
– Я полюбил все русское, – сказал Тони.
Тамара ответила, что из американского ей нравятся только вентиляторы: «У нас тут ужасная жара!» Мистер Олман показался ей совсем некрасивым.
На следующий день он явился к ней с большим театральным веером:
– Готов исполнять свой долг.
Он служил в адвокатской конторе. Его наняли по объявлению, в котором значилось:
«Соискатель должен знать английский и китайский языки, морское право, международное право, решения федеральных судов, право сорока восьми американских штатов, округа Колумбия и Филиппин. Для практики в судах Французской концессии желательно знать французский язык и Кодекс Наполеона. Умение ездить верхом – обязательно».
Все белые адвокаты Шанхая увлекались конным поло, и если новичок не играл с ними, он вскоре ехал назад в метрополию.
– Тамара, на сколько баллов из десяти вы оцениваете свои чувства ко мне?
Она была молода, ей нравилось дразнить мужчин.
– На пять.
Она смотрела ему в глаза и ждала обиды и красных пятен на щеках. Олман действительно покраснел, но от счастья.
– Целых пять? Расскажите скорей, за что вы любите меня наполовину!
– Вы хороший, вы знаете Кодекс Наполеона…
Отца свалил сердечный приступ, и Тамара осталась одна – матери у нее не было.
Олман пришел, стал звонить из отцовского кабинета в банк. Тамара в соседней комнате снимала с гвоздя картину с видом Петербурга: хотела подарить Тони, раз он любит все русское. Тони с кем-то спорил, ударил по стене кулаком. Кусок кладки выпал: дома для иностранцев строили наспех – у многих такое случалось. Олман и Тамара глядели друг на друга сквозь пыль. Он с трубкой в руках, она – с картиной «Петербург».
– Пойдете за меня замуж?
– Да.
3
Никто – ни Иржи, ни Лемуан – не знал, что Нина умирала от стыда после разговора с Олманом. Он смотрел на нее, как смотрят на гимназиста, который убежал на фронт с рогаткой. Мягко пожурил, подсказал, как надо вести дела.
Теперь Нина ехала веселить его жену: только за этим ее пригласили. Пусть Олман хихикает, пусть его Тамара развлекается… Нам только ногу в дверь просунуть, дальше разберемся. И споем вам, и станцуем, если надо.
