Мадемуазель замолчала и несколько раз покачала головой, всем своим видом выражая недоумение и растерянность. Затем она продолжила:
— Я каждый вечер сопровождаю королеву Анну в театр, чтобы доставить ей удовольствие. Это мой долг. Она ведь моя тетя. И мы столько трудностей пережили вместе, взять хотя бы бегство в Сен-Жермен[66], где у нас не было даже кроватей и жуткий холод пробирал до костей! К счастью, парижане всегда хорошо ко мне относились, поэтому пропустили мой багаж и мебель! Королева и маленький король были так признательны мне за то, что я предоставила все, что имела, в их распоряжение. А маленького Месье, который был тогда болен, и вовсе забыли в Пале-Рояль[67]. К счастью, мессир де Фейанж вовремя вспомнил о нем и вывез из Парижа. Он завернул его в плащ, спрятал в одном из сундуков и так смог проехать через баррикады к воротам Сент-Оноре, не вызвав подозрения… Да, королева, я и мои сестры, которые были совсем малышками, никогда не забудем того, что нас объединяет… Испанская комедия — я о ней и слова резкого не скажу, чтобы не огорчить мою дорогую тетю…
* * *
В общении с Мадемуазель не требовалось подыскивать тему для беседы.
И, тем не менее, Анжелика воспользовалась короткой паузой, чтобы поделиться своими впечатлениями от первой встречи с королем. Сначала — хотя ей было известно о том, что ему всего двадцать один год, — она не могла поверить, что он так молод. А после была поражена величием монарха, особенно заметным на фоне его юности. Может, это из-за манеры смотреть на человека, как бы не видя его и в то же время замечая мельчайшие детали?..
— Он всегда был таким, — призналась Мадемуазель. — Даже в детстве его манера разглядывать придворных раздражала некоторых из них. Именно поэтому многие не любили его и за глаза сравнивали подобное поведение короля с неизменной приветливостью его брата, которого все без исключения находили очаровательным. Но меня так просто не запугать, и ему — меньше, чем кому бы то ни было. Даже когда он еще лежал в колыбели. Подумать только! Каким прелестным был этот ребенок! Ребенок — чудо, дарованное Богом!.. После двадцати пяти лет бесплодного брака! До рождения Людовика королева беременела два или три раза. Но надежды не оправдывались. Народ уже и не знал, каким святым ставить свечи! Я помню, какое счастье испытала, когда мне позволили взять дофина на руки — мне тогда было около десяти. Я нянчила малыша. Я называла его «мой маленький король, мой маленький муж». Эта мысль посещала меня с самых первых дней. Он ниспослан для того, чтобы стать моим супругом. Разве существует принц, более него достойный меня? И моего состояния. Тогда Его Величество не страдал бы от нищеты.
Принцесса замолчала и, погрузившись в воспоминания, замедлила шаг.
— Но тут появился кардинал. Он строго отчитал меня и велел, чтобы я… выкинула из головы глупую мысль, будто дофин предназначен для меня. Я имею в виду великого кардинала. Кардинала де Ришельё. Как жестоко было с его стороны запретить мне, маленькой девочке, нянчить этого прелестного младенца! Кардинал был не просто жестоким. Он был страшный человек! У монсеньора де Ришельё был только один бог — французское королевство. Можно подумать, для того чтобы поправить государственные дела, которые шли из рук вон плохо, нельзя было использовать мое состояние… Я пыталась воспротивиться ему, поверьте! Но это не помогло, и я получила приказ покинуть Сен-Жермен. Королева и мадам де Отфор[68] сделали все возможное, чтобы я осталась, но потерпели неудачу. Что до короля, то он выразил сожаление по поводу моего отъезда. Но я еще не закончила говорить о кардинале. Он заставил меня проехать через Рей, где обычно останавливался сам, когда король жил в Сен-Жермене. Он был так разгневан тем, что я называла дофина «своим маленьким мужем», что продолжил свои внушения там. Тот, кто не встречался лично с кардиналом, герцогом де Ришельё, не может представить себе тот ужас, который он внушал. Такой беспощадный взгляд… Все закончилось тем, что я расплакалась. Чтобы немного утешить, он угостил меня сладостями. Но все было напрасно. Я уехала в слезах. И была вне себя от ярости. Позже я получила право появляться при дворе — раз в два месяца, а вы знаете, что это такое. В Сен-Жермене у меня не было даже постели, и я не могла ради одной-единственной ночи каждый раз привозить с собой свою. Поэтому времени хватало только на то, чтобы поужинать с королевой, и снова приходилось возвращаться в Париж… Отчего Ришельё был так непреклонен? Когда речь идет о союзе двух столь именитых семейств, к чему поднимать шум из-за такого пустяка, как разница в возрасте? Ведь Филипп II[69], дед нынешнего испанского короля, сочетался браком с Марией Тюдор[70], дочерью Генриха VIII Английского. Она была не только на десять лет старше его, но и приходилась ему тетей, а я — всего лишь двоюродная кузина Людовика, дочь брата его отца. Видит Бог, братья были такими разными. Покойный король Людовик XIII был всегда мрачен и ставил мораль превыше всего, в то время как мой отец…
Голос Мадемуазель дрогнул.
— Я помню, как он весело насвистывал, когда дела шли из рук вон плохо… В то время как весь мир рушился… Я со своей стороны всегда старалась держаться подальше от сплетен, и сейчас также воздержусь от упреков и не стану уподобляться тем, кто позволяет себе высказываться в адрес королевы-регентши. Ее Величество королева Анна извлекла не так много радости из супружества с покойным Людовиком XIII. И хотя подобное поведение еще больше разрушило их отношения с мужем и навлекло на нее подозрение в измене, она не могла удержаться от переписки со своим братом, королем Испании. Это правда, она была замешана во многих заговорах… которые чаще всего затевал мой отец.
Принцесса остановилась. Ветер обвевал обеих женщин соленой свежестью. Для Анжелики это было новым и приятным ощущением.
Все еще с сожалением, но уже смиренно Мадемуазель покачала головой и продолжила прогулку.
— Почему только во Франции женщинам отказано в праве на трон?! Если бы Людовик Дьедонне не пришел в этот мир, по праву наследования королевой должна была бы стать я. Более того, я не помню, кто из правителей принял этот старинный закон. Думается мне, что это произошло после смерти Людовика X Сварливого[71], которого стоило прозвать «легкомысленный», ведь он оставил после себя одну-единственную дочь, да и ту незаконнорожденную. Бароны отказались признать ту, чья мать Маргарита Бургундская[72] принимала по ночам в Нельской башне[73] красивых юношей, которых после топили в Сене.
