– Я вижу, что вы не поняли меня, лорд Кранмер. Я отказываюсь быть дальше вашей женой.
– А как вы собираетесь это осуществить? Ведь мы надлежащим образом обвенчаны, вы забыли?
– Вначале я думала добиться расторжения брака в Риме, что не составило бы труда для аббата де Шазея. Но это не смоет оскорбления, нанесенного моему имени. Поэтому я предпочитаю стать вдовой… и убить вас, если только вам не удастся поразить меня, конечно.
Выражение глупой скуки исказило правильные черты лица Франсиса.
– Вы опять за свое? А может быть, вы слегка тронулись умом? Где вы встречали мужчину, сражающегося на дуэли с женщиной? Да какой там женщиной? С девчонкой? Я уже говорил, что вам надо давно идти спать. Хороший отдых развеет ваши кровожадные замыслы.
– Я уже вышла из того возраста, когда спать идут по приказу. Намерены вы – да или нет – дать мне удовлетворение?
– Нет! И убирайтесь к дьяволу с вашими идиотскими французскими правилами чести! И взбрела же в голову вашей матери мысль выйти замуж за одного из этих проклятых пожирателей лягушек! Очевидно, и в самом деле у нее, как и у вас теперь, помутился разум, ибо я слышал, что герцог Норфолкский хотел на ней жениться и…
Он осекся, закричав от боли и бешенства. Раздался зловещий свист шпаги, и на левой щеке отшатнувшегося молодого человека появился багровый длинный рубец. Прижатую к лицу руку тотчас залило кровью.
– Подлец, – выбранилась сквозь зубы Марианна. – Но я заставлю тебя драться. Защищайся или, клянусь памятью оскорбленной тобой матери, ты будешь пригвожден к стене!
Волна ярости залила краской лицо Франсиса, его серые глаза запылали. Марианна прочла в них неумолимое желание убить. Он схватил оставленную на столе шпагу и, согнувшись, с прищуренными глазами, стал приближаться к ней.
– Шлюха, – прошипел он, – ты этого добивалась…
Неуловимым движением Марианна сбросила стеснявшую ее юбку амазонки, оставшись в брюках, заправленных в низкие сапоги, и тут же заняла позицию. Вид ее длинных нервных ног и бедер, обрисованных с анатомической точностью облегающим шелком, вызвал насмешки Франсиса.
– О-ля-ля! Какая фигура!.. Только что я подумал, что уже ничего не получу от этого брака, и решил убить тебя! Но, черт возьми, достаточно будет обезоружить тебя, змея, или, пожалуй, ранить… легко, чтобы спокойно осуществить свои супружеские права. Самая горячая и вместе с тем самая покорная та молодая кобылица, которая отведала хлыста… а я люблю животных с норовом! В них больше крови!
Говоря это, он изготовил оружие. Волнение окрасило его щеки, зажгло беспокойное пламя в глазах, в то время как Марианне открылась обнаженная жестокость этого рта, от которого она ждала только поцелуев. Весь в будущей схватке, Франсис с грубыми подробностями выкладывал ей все, чему подвергнет ее, когда она будет в его власти. Ненависть стерла с него всю сдержанность и стыдливость перед лицом этой семнадцатилетней девушки, к которой он чувствовал теперь презрение и желание любой ценой покорить ее.
Охваченная одновременно разочарованием и отвращением, Марианна слушала его, почти не понимая, почти не слыша… Созданный ее воображением чудесный образ Франсиса растаял. Перед ней был просто полупьяный мужчина, чей рот извергал непристойности. И, постепенно преодолевая отвращение, возвращалось неумолимое желание убить.
Но мало-помалу оскорбительные слова иссякли, в то время как на искаженном лице Франсиса гнев уступил место удивлению, больше напоминавшему беспокойство. Эта стройная темноволосая девушка, в чьих голубых глазах не было и тени страха, билась с ловкостью завзятого дуэлянта. В ее точных действиях – ни малейшего просчета. Казалось, что в проворной руке Марианны сверкал не один клинок, а сотни. Она была одновременно всюду, сражаясь, как тигрица, непрерывно обходя кругом противника, десятки раз меняя позицию. Зловещий лязг шпаг становился все более учащенным, ибо юная девушка постепенно навязала Франсису Кранмеру дьявольский темп.
При дворе принца Уэльского у молодого лорда была большая практика в спортивных боях, и он слыл великолепным фехтовальщиком. Между тем ему пришлось призвать на помощь все свое умение, чтобы защититься от гибкой, прыгающей фигурки в зеленом, которая нападала со всех сторон одновременно, не переставая парировать встречные удары. Ни один мускул не двигался на ее красивом лице. Но по восторженному блеску глаз Франсис понял, что она наслаждалась в эти мгновения. У него появилось неприятное ощущение, что она играет с ним, как кошка с мышкой. В то же время внезапное желание обладать ею забилось глухими ударами в висках. Никогда он не видел ее такой прекрасной, такой притягательной. Сквозь глубокий вырез приоткрытой рубашки виднелись нежные округлости груди с нескромно прилипшим тонким батистом.
Разъяренный сопротивлением той, кого он считал просто смазливой влюбленной дурочкой, охваченный также желанием поскорей окончить бой, чтобы удовлетворить вспыхнувшую страсть, Франсис Кранмер разгорячился и стал делать ошибки. Сказывалась бессонная ночь за картами, курением и выпивкой, одурманившими его рассудок. Заметив это, Марианна удвоила натиск. Франсис хотел нанести ей решительный удар и рванулся вперед. Она парировала его и, скользнув с гибкостью ужа под клинком соперника, ударила… Шпага пронзила грудь Франсиса.
Бесконечное изумление появилось в расширившихся серых глазах молодого человека. Его дрожащая рука выпустила шпагу, зазвеневшую на полу. Он открыл рот, чтобы сказать что-то, но вместо слов только струйка крови потекла по подбородку. Марианна медленно вытаскивала шпагу, в то время как он безвольной массой опускался к ее ногам. Даже не осушив клинок, она отбросила его в сторону и опустилась на колени перед раненым, глаза которого уже помутнели. Неожиданно она почувствовала, что с трудом удерживает слезы. Сейчас, когда он умирал, вся ее ненависть угасла.
– Вы меня ужасно оскорбили, Франсис… Теперь я отомщена. Умрите с миром. Я прощаю вас.
Взгляд молодого человека нашел из-под полузакрытых век девушку, в то время как его неверная рука пыталась коснуться ее. По губам скользнула тень улыбки.
– Я мог бы… любить тебя! – выдохнул он. – Жаль!..
И он со стоном закрыл глаза. Тут же позади коленопреклоненной Марианны раздался настоящий вопль:
– Франсис!.. Бог мой!
Вскочив, девушка едва успела увернуться от Иви, с рыданием бросившейся к безжизненному телу. Она не видела, когда та пришла, не слышала, как открылась дверь. Как долго кузина Франсиса находилась здесь? Что она слышала из их разговора? Нахмурив брови, она разглядывала грациозную фигуру, утопавшую в пушистых белых волнах белого пеньюара, удивляясь неистовой силе ее отчаяния. Обняв тело Франсиса, Иви испускала стоны раненого животного, несовместимые, по меркам Марианны, с горем простой кузины. Но у нее не было времени задавать себе вопросы. Иви уже повернула к ней залитое слезами лицо, которое горе и ненависть сделали неузнаваемым.
