Угревшись под одеялами, Марианна вдруг с удивлением обнаружила, что улыбается. Спокойно?.. Она?.. О каком спокойствии может быть речь, когда она ощущает, как в ней кипят свежие боевые силы, закаленные, может быть, на огне лихорадки? Она не была женщиной, готовой долго жаловаться на свою судьбу. Она любила борьбу, и этой ночью, брачной для другой, она открыла для себя новый смысл существования: неприязнь, прежде всего неприязнь, неистовая, всеобъемлющая, близкая к ненависти, которую она испытывала теперь к этой белой с розовым Австриячке.
Затем, вполне естественно, необходимо вступить в борьбу с ней, оценив возможности ее влияния на рассудок, сердце и чувства Наполеона.
А почему бы не попытаться ответить ударом на удар ее ветреному возлюбленному?.. Почему не испытать на нем самое лучшее средство, заложенное дьяволом в женском арсенале: эту ревность, которая за одну неделю так ее измучила? Она уже достаточно знаменита. Весь Париж знает ее имя, голос, даже ее лицо. Она имела в своем распоряжении все средства заставить говорить о себе с тех пор, как Фуше стал в некотором роде ее слугой, вплоть до газетных статей и хитроумных сплетен Фортюнэ. Если ее имя начнут часто упоминать вместе с именем другого мужчины, как прореагирует на это император? Интересно узнать!.. «Вся императорская гвардия влюблена в тебя!»— сказала Фортюнэ. И Корвисар отметил, что почти все мужчины увлечены ее красотой. Глупо было бы не использовать это и не попытаться проникнуть в тайны сердца Наполеона.
Но, конечно, речь идет только о видимости, а не о подлинной измене.
Когда Аркадиус вошел на цыпочках в комнату, чтобы посмотреть, все ли в порядке, она внезапно устремила на него зеленый огонь своих глаз.
— Этот австриец… этот князь, он что, еще здесь?
— Да… конечно! Он настоятельно просил меня подняться посмотреть, не нуждаетесь ли вы в чем-нибудь, а в данный момент он подвергает доктора пристрастному допросу. А почему вы спрашиваете о нем?
— Потому что он проявил большую любезность, а я не поблагодарила его, как надлежит. Сделайте это за меня, Аркадиус, и скажите, что завтра я буду рада принять его.
Очевидно, Жоливаль не ожидал такой просьбы. Он сделал большие глаза.
— Конечно, я сделаю это, но…
Марианна не дала ему закончить. Она зарылась поглубже в постель и, демонстративно зевнув, повернулась к нему спиной.
— Спокойной ночи, друг мой. Идите отдыхать, вам это необходимо. Уже слишком поздно.
Действительно, в ближайшей церкви пробило полночь.
И желание спать у Марианны совсем не было притворным.
Бившаяся в ее жилах лихорадка мало-помалу приносила оцепенение, предшествующее милосердному забвению сна. Завтра она примет австрийца, будет любезна с ним.
Может быть, он даже будет рад предложить ей свою карету для возвращения в Париж? В Париж, где Марианна почувствует себя значительно увереннее перед битвами, которые она надеялась выиграть у двух людей, завладевших ее жизнью: битву за свободу — с Франсисом Кранмером, битву за любовь — с Наполеоном.
Укрепившись этой мыслью, Марианна закрыла глаза и погрузилась в беспокойный, полный бессвязных сновидений сон. Однако, странное дело, ни император, ни Франсис в них не появились. Когда в разгар одного мучительного кошмара Марианна отбивалась в зеленом аду от тянувшихся к ней серебристых щупальцев лиан, чьи венчики превращались в чудовищные пасти, она хотела кричать, но ни один звук не мог сорваться с ее губ.
И чем яростнее она защищала свою жизнь, тем больше усиливалось ощущение удушья. Вдруг зеленые джунгли стали расти, поднялись до головы и едва покрыли ее, как превратились в поглотившие ее волны бушующего океана. У Марианны иссякли все силы, она начала тонуть, когда в зеленоватой глубине возникла чья-то рука, которая увеличивалась, увеличивалась и, взяв ее в теплое объятие, вдруг вынесла на свежий воздух. Из-за сверкающего горизонта появилась фигура мужчины. Марианна тотчас узнала Язона Бофора. Она заметила также, что он смотрит на нее со смесью жалости и гнева.
— Почему вы до такой степени любите всякие передряги? — спросил он. — Почему?.. Почему?..
Голос удалялся, слабел до шепота, а закутанная в черный плащ фигура закружилась, захваченная вихрем, и превратилась в улетавшую к пурпурному небу птицу.
Марианна с криком проснулась, вся в слезах. Свет в комнате был потушен, и она освещалась только ночником. Снаружи больше не доносилось ничего, кроме монотонного шума дождя, бившего по стеклам и брусчатке мостовой.
Марианну охватила дрожь. Она вся взмокла, но температура заметно упала.
Чувствуя, что среди влажных простыней снова не уснет, она встала, сбросила их, стянула прилипшую к телу рубашку, нагишом завернулась в одеяла и, скользнув под громадную красную перину, растянулась прямо на матрасе. Она даже не взглянула в сторону сверкающего белизной дворца. Пережитый странный сон вызвал у нее чувство раскаяния. Она уже давно не вспоминала американца. И ей вдруг показалось, что она легче перенесла бы свои теперешние испытания, если бы он был здесь, ибо несмотря на все, что их разделяло, ей нравилась окружавшая его атмосфера спокойной силы, склонности к приключениям и битвам, даже холодной логики реалиста, так оскорбившей ее вначале.
С горькой улыбкой она подумала, что единственным мужчиной, с которым, может быть, ей действительно понравилось бы возбудить ревность Наполеона, был именно Язон. Но увидит ли она его когда-нибудь? Кто может сказать, в какой точке земного шара плывет сейчас его новый красивый корабль, корабль, даже имени которого она не знает…
Лучше будет попытаться больше не думать об этом.
Впрочем, для того, что она задумала, прекрасно подойдет австрийский князь… или кто угодно из ее поклонников.
Тяжело вздохнув, Марианна наконец вновь уснула.
Но на этот раз ей снился большой корабль с белыми парусами, мчавшийся по вспененному морю. Корабль с носовой фигурой, повторявшей соколиный профиль Язона Бофора.
Глава III. ИМПЕРСКАЯ СВАДЬБА
Следующим вечером Марианна вернулась домой в карете князя Клари унд Алдринген, оставив Аркадиуса де Жоливаля заниматься лошадьми. Она еще не пришла в себя после ужасного приступа лихорадки, явившегося следствием быстрой езды, однако оставаться в Компьене было выше ее сил. Один вид дворца стал для нее таким невыносимым, что она готова была уехать хоть верхом и под дождем, лишь бы избавиться от гнетущей атмосферы города, где с самого рассвета шли толки о беспрецедентном нарушении Наполеоном протокола.
Видя ее волнение, Аркадиус пораньше приступил к поискам кареты, но, по правде говоря, ему не пришлось идти дальше двора гостиницы. Леопольду Клари, которого император удерживал при себе до прибытия новой супруги, следовало как можно скорее попасть в Париж и вручить послу, князю Шварценбергу, несколько депеш от своего монарха.
