Рука вокруг ее талии сжималась все сильнее, так, что она почти не могла дышать. Сердце бешено колотилось. Франческа подняла широко раскрытые глаза.
Джайлз спокойно встретил ее взгляд… и тут же ощутил яростный, безумный, горячечный порыв. Порыв взять. Овладеть. Сделать своей.
Голова его шла кругом, сердце глухо бухало в груди. Дыхание было таким же затрудненным, как и у нее.
Ее щеки раскраснелись, губы чуть раздвинулись. Глаза, словно блестящие изумруды, горели пониманием и женской интуицией, древней, как само время.
Он завладел ее губами в исступленном поцелуе, не дав ей времени опомниться.
Даже если бы она молила, он не отступил бы. Она принадлежит ему. Ему одному. Ему, чтобы поставить на ней тавро обладания. Схватить. Предъявить права.
Он терзал ее губы, требовал полной капитуляции, а когда она сдалась и словно растаяла в его объятиях, он еще крепче сжал руки и еще отчаяннее припал к ее губам, решив судьбу. Ее и свою.
Она оказалась мягкой, податливой, настоящей женщиной. Ее губы были такими же сочными, как он помнил, рот — источник бесстыдного наслаждения. Она потеряла голову и открылась ему до конца, отдаваясь с полувздохом-полустоном. Этот звук окончательно свел его с ума, желание разгоралось с неудержимой силой. Она предлагала, свои губы, словно стараясь умилостивить его; он брал и требовал большего.
Уносимая приливом Франческа выпустила поводья и обняла его за шею. Жаркая схватка их языков требовала полного ее внимания, полной и абсолютной самозабвенности. И поскольку Франческа сидела боком в дамском седле, то даже не заметила, как он поднял ее, а если и заметила, то не придала этому значения. Сейчас только одно имело значение: пьянящий водоворот, уносивший их обоих. Поняв, что зацепиться не за что и сейчас ее захлестнет с головой, она покачнулась, всхлипнула и снова схватилась за него. Стиснула плечи… запуталась пальцами в его волосах, выгнулась всем телом, утопая в его сокрушительных объятиях. Завладела его губами, яростно возвращая палящие, жадные поцелуи. Питая его желание. Удовлетворяя свое.
И тянулась к нему всей душой, всем сердцем, всей страстью и любовью, накопившимися в ней. Вот оно! Вот! Так и должно быть.
Он неутомимо пил мед ее уст, брал все, что она давала, и, в свою очередь, отдавал что мог. И не был ни нежен, ни мягок. Но она и не хотела нежности или мягкости. Ей нужны были его пламя и огонь, страсть и ярость, желание и осуществление этого желания. Обещание было в твердых губах, сминавших ее губы, в жестоком завоевании ее рта. Но она встречала каждый натиск с радостью в сердце, с желанием, разгоравшимся в крови.
Лошади под ними переминались. На какой-то кратчайший момент она отвлеклась и почувствовала, как он переложил поводья в ту руку, что обвивала ее талию. Пальцы свободной руки сжали ее подбородок, удерживая на месте, готовя к сокрушительному, мощному вторжению, едва не лишившему ее сознания.
И когда она закрыла глаза, теплая ладонь властно легла на ее грудь. Ставя печать обладания на ее плоти.
Франческа с силой подалась вперед, опьяненная грубой лаской. Это незнакомое доселе прикосновение послало по телу крошечные молнии удовольствия, разбежавшиеся под кожей, тающие, пронизывающие каждый уголок. Ее бросило в жар, словно от внезапной лихорадки… нет, словно внутри зажегся крошечный огонек. Огонек, постепенно превращавшийся в пламя, по мере того как его пальцы ласкали, гладили, мяли упругий холмик. Ощупью, сквозь толстый бархат, он нашел маленький сосок и стал грубо теребить его.
Она охнула прямо ему в губы, но он и не думал отступать. Она шла за ним, покорно, с радостью принимая все, что он мог ей дать, все, что готов был показать. Желая его. И не сопротивлялась. Вместо этого сосредоточила остатки разума на том, чтобы следовать его безмолвным наставлениям, на ходу учиться давать ему тот ответ, которого он требовал, питать и удовлетворять их взаимный голод. Любить его.
Джайлз знал это. Понял. Торжество победителя возносило его на недосягаемые вершины. Она принадлежит ему. Она откроется ему. Впустит в свое тело. И ничто его не остановит. Одно движение — и она окажется у него на коленях. Он положит ее на траву…
Нет, трава слишком жесткая, а земля усыпана камнями. На лошади будет удобнее…
Образ девушки, распростертой на неподатливой земле, с волосами, разметавшимися по груди, беззащитной и покорно принимающей его, встречающей первый выпад… глаза, расширившиеся и туманящиеся болью…
Нет!
Внезапное отвращение к себе было так велико, что вожделение мгновенно испарилось вместе со страстью. Прерывисто втягивая в себя воздух, он ждал, пока прояснится в голове. Боролся с потребностью, бившейся в его крови. На мгновение растерявшись, он пытался обрести себя: ту личность, которая была хорошо известна светскому обществу. Он потерял ее, оставил за первой лощиной, когда снова увидел ведьму на гигантском коне.
Он по-прежнему целовал ее, языки их все еще сплетались, его рука так и осталась лежать на ее груди. Какое это мучение — отстраниться, зная, что совсем необязательно уходить от края пропасти, что она тоже этого не хочет.
Но когда их губы все же разъединились, он вздрогнул, зарылся лицом в ее волосы и хрипло прошептал:
— Черт бы все это побрал! Почему вы бежали?
— Не знаю, — выдохнула Франческа и, слепо подняв руку, коснулась его щеки. — Инстинкт.
Тот инстинкт, что заставил его погнаться за ней.
Она принадлежала ему, и оба это знали. Все остальное было лишь следствием: его похоть, ее желание. Все было предопределено. Записано на небесах.
Он отнял руку от ее груди, и она испытала чувство потери. Потому что ждала, когда он усадит ее себе на колени.
Он поднял ее подбородок и снова приник к губам. Сначала победила страсть, и все вернулось: жар, ослепительное счастье, обещание.
Но он мгновенно взял себя в руки. Через прикосновение его губ, рук ей передавалась его внутренняя борьба. Стремление взять под контроль те эмоции, которые так буйно вырвались наружу. Сама себе не веря, она ощутила, как его руки медленно, неохотно отрываются от нее. Потом пальцы впились в ее талию, напряглись, разжались, опять сжались, и вместо того, чтобы перетащить ее на гнедого, он поудобнее усадил ее в дамское седло и с ощутимым усилием оторвал от ее губ свои. Она смотрела в его глаза, темные и неприветливые, как грозовое небо… небо, в котором сверкали первые молнии. Оба дышали тяжело и часто. Оба еще не освободились от той силы, которая ими владела.
— Уезжайте, — тихо, нехотя, словно против воли, выдавил он. — Скачите домой, но не во весь опор.
Она непонимающе уставилась на него. Жар все еще разливался по ее телу, сердце все еще жаждало…
