— Жена, оставь Манипу наедине с этой белой женщиной, — приказал Манипу, мельком взглянув на Маору. — Ты выйдешь за порог и будешь сидеть там и ждать.
Маора насторожилась, чувствуя подвох. Может быть, в глазах мужа эта женщина выглядит совсем по-другому? Может быть, он не считает ее слишком бледной и безобразной? А что если ему доставит удовольствие время, проведенное наедине с этой белой женщиной, и он решит объявить ее первой женой, главной в доме? О, эта мысль была невыносима! Маора кинулась к мужу и, прильнув к его плечу, горячо прошептала:
— Муж мой, разве ты не устал с дороги, разве ты не хочешь, чтобы твоя жена позаботилась о тебе? Неужели эта бледнолицая сможет ухаживать за тобой так, как это принято у нашего народа?!
— Женщина не должна задавать вопросов, она должна выполнять приказы своего мужа, — отрезал Манипу, сердито глядя на жену. — Выполняй то, что тебе приказал муж!
Понуро опустив плечи, Маора взяла теплую накидку и, бросив полный ненависти взгляд на Энни, вышла за порог.
Проследив взглядом за женой, Манипу прикрыл дверь и подошел к Энни. Взяв ее за руку, он подвел девушку к очагу и усадил на циновку перед огнем. Затем принес накидку из меха и нежно укутал ее плечи. Энни не сопротивлялась его заботе, делая все механически, как кукла. Она безучастно глядела на огонь — в языках пламени ей виделось любимое лицо Джека, и тепло от очага, которое постепенно согревало ее тело, казалось ей теплом его объятий, его любви…
Между тем Манипу подал ей в глубокой деревянной миске горячую похлебку с какими-то душистыми травами. Энни попробовала эту пищу, поразившую ее приятным экзотическим вкусом. Пища была густая и острая и обжигала язык. Девушка только сейчас поняла, как она устала, как хочет есть, как одинока в этой чужой туземной деревне, и слезы невольно покатились из ее глаз… Жалобно всхлипывая, она глядела на огонь, держа на коленях миску с едой, потом медленно начала есть. Насытившись и поставив пустую миску рядом с собой, она повернулась к Манипу, чтобы поблагодарить за ужин, и встретила его горящий от возбуждения взгляд.
Энни судорожно вздохнула и, стараясь сохранять спокойствие, проговорила:
— Манипу, я благодарю тебя за пищу и кров, я очень устала и хотела бы отдохнуть.
Туземец молча подвел ее к ложу, а сам подошел к очагу и стал глядеть на огонь. Энни, несмотря на страшную усталость, от которой ломило все тело, долго не могла устроиться на мягком ложе из шкур. Она ворочалась, перекатывалась с боку на бок, тяжелые мысли не давали ей заснуть, но наконец ей удалось задремать…
Заслышав шаркающие быстрые шаги, Джек мгновенно отошел от окна, но все-таки сестра Мэри оказалась проворнее. Открыв дверь, она возмущенно уставилась на больного:
— Мистер Уиллоби, как не стыдно! Вы никогда не выздоровеете, если будете вставать с кровати. При такой сильной ране больным необходим покой, а вы все время прыгаете как кузнечик! Наша дорогая Олава не в пример вам, а гораздо послушнее…
Стараясь скрыть раздражение, Джек сдержанно заметил:
— Дорогая сестра Мэри, вы держите меня в постели уже полторы недели, а это очень нелегко для такого человека, как я.
Монахиня презабавно закатила вверх выцветшие голубые глазки:
— Ох уж эти мужчины! Все вы как один непоседы, и был бы хоть какой-нибудь прок от вашей беготни, я бы еще поняла, но вы же мечетесь из стороны в сторону, точно маятник на часах, без всякого смысла… Джек перебил ее:
— Хочу вам заметить, что в моем случае спешка совершенно оправдана, так как я собрался жениться еще неделю назад, а сам застрял здесь и не могу даже весточку послать своей невесте! Вы представляете себе, в каком сейчас состоянии бедная девушка?
Сестра Мэри сочувственно покачала головой:
— Мне очень жаль вашу невесту, но, мистер Уиллоби, в данном случае вы должны, в первую очередь, подумать о себе: вы были ранены, потеряли много крови, ваши силы истощены, вы просто-таки не перенесете трудностей дальней дороги!
Джек, наконец, не выдержал и взорвался:
— Я, матушка, прекрасно переносил дорогу с ранами втрое худшими, чем эта, а сейчас моя девушка может подумать, что я отказался от нее. Наконец там, где она живет, теперь совсем небезопасно, а я торчу здесь, как какой-нибудь старичок на отдыхе!
Поджав губы, сестра Мэри сдержанно заметила:
— Я охотно прощаю вам вашу вспышку, мистер Уиллоби, учитывая ваше болезненное состояние. А теперь, надеюсь, вы будете умницей и съедите все, что я вам принесла, а потом будете лежать в кроватке, как послушный мальчик, а не метаться по комнате, словно тигр в клетке!
С этими словами монахиня величественно выплыла из комнаты, оставив в ней растерянного и сердитого Джека.
Джек проводил ее взглядом и снова подошел к окну. Как она не понимает, что у него нет времени валяться в постели! Мужчина прижался лбом к оконному стеклу и предался воспоминаниям. В его мечтах любимая казалась еще желанней, еще прекрасней, чем наяву. Он вспоминал, как она медленно опускала свои длинные ресницы, когда он рассматривал ее сияющую, как перламутр, наготу, нежный шелк ее кожи, упругие бедра, тугие груди, сладкие полные губы, которые он так ненасытно целовал…
За время разлуки Джек невыносимо истосковался: ни одна самая опытная женщина никогда не вызывала в нем такого жгучего желания, как эта простая девушка, он не мог думать ни о чем другом, кроме как о ней, и ясно понимал: она должна стать его женой, должна быть с ним постоянно рядом. Никому на свете он не позволит отнять ее у него! Она сейчас осталась наедине с братом, который настроен против него. Она такая неосторожная, наивная, доверчивая, а вокруг, как волки-одиночки, бродят свирепые туземцы, с которыми не всякий мужчина справится.
Джек снова зашагал по комнате. Вдруг в дверь постучали. Он быстро подошел к кровати, сел на нее, а затем крикнул:
— Войдите!
Дверь открылась, и в комнату осторожно, бочком, прошел знакомый солдат по имени Питер Тодж.
Джек широко улыбнулся:
— Тодж, старина, рад тебя видеть! Мне до смерти надоело торчать в этом лазарете, с утра до вечера есть и спать, в то время как меня ждут совсем в другом месте!
Тодж, низенький усач, присел на кровать рядом и, внимательно посмотрев на Джека, произнес:
— Боюсь, что то, о чем я расскажу, тебе не понравится. У тебя неприятности, Джек, и серьезные. Ты помнишь моего приятеля, Пинкорна?
Джек встревоженно воскликнул:
— Ну, конечно, помню, славный малый, какие у нас с ним могут быть счеты? Мы всегда отлично ладили, что же могло стрястись?
Тодж мрачно ответил:
— Сержант по-прежнему хорошо к тебе относится, но он получил такой приказ от начальства, что у него нет выбора: либо он выполнит его, либо он покойник. Видишь ли, Джек, убить полковника Деймона все равно, что сунуть палку в осиное гнездо: неприятностей будет не меньше. Его не любили все, но у него есть последователь — майор Дурсль. Если честно, то я думаю, что он еще хуже Деймона. И он ненавидит тебя, Джек, больше, чем аборигенов, за то, что ты возишься с ними. Тебя не удивило, что вас с Олавой оставили без военного разбирательства?
