Он был настоящим мужчиной, ее дед. А его сын, отец Кэтрин, уже был не таким упорным, сообразительным и удачливым. Иначе он никогда бы не заставил Кэтрин выходить замуж за Жиля.
Незачем, конечно, сейчас думать об этом. Она отодвинула в сторону нетронутую тарелку с едой.
— Клянусь, Кэтрин, — едко сказала Мюзетта, — ты с каждым днем становишься все рассеянней. Прекрати, пожалуйста, и послушай меня, необходимо ответить на жизненно важный вопрос.
— Извини, я не слышала.
— Я знаю. Я спросила — если мужчина жертвует своим благополучием во имя любимой, имеет ли он право на вознаграждение?
Кэтрин мгновенно поняла, почему был задан этот вопрос — Мюзетта использовала его как еще один способ привлечь внимание Рована. Ее голос прозвучал ровно, когда она ответила: «Нет».
Невестка подняла брови.
— Дорогая моя, ты слишком определенна. Только послушай — если мужчина отказывается от самого заветного желания, а во власти женщины возместить ему потери, почему же он не должен иметь удовольствие» которое она может дать?
— Может, ты и права, конечно, — ответила Кэтрин. Она помолчала, затем продолжила, поскольку мысли прояснились: — Но ты ведь спросила — имеет ли он право ждать награды. Если он ее ждет, это означает скрытые мотивы в его действиях. Тогда это уже не жертва. Мужчина пытается использовать в своих интересах самопожертвование за награду. Ему ничего не надо давать, он не должен даже надеяться сохранить уважение своей дамы.
Пока она говорила, Рован выпрямился в своем кресле.
— Суровый приговор, правда? Если мужчина не имеет надежды на удовольствие, то хотя бы на знак, что дама признательна за его жертву.
Она как-то странно на него посмотрела.
— Надежда — это совершенно другое, ведь право на надежду имеет любой. Весь вопрос вот в чем: женщина может предложить совершенно отличное от того, что ожидает мужчина или на что может согласиться другая женщина.
— О! Вот это да! — мягко и вкрадчиво прозвучал его голос.
Кэтрин так резко вскочила, что ее кринолин задел за кресло и перевернул его. Она этого не заметила. От этих вежливых оскорблений и скрытых намеков она уже еле сдерживалась. Поэтому ей было необходимо уйти.
— Вы… вы должны меня извинить, мне нужно выполнить в городе несколько поручений до темноты. — Она повернулась и пошла так быстро, как мог позволить колокол юбки. Не пройдя и полудюжины шагов, она услышала тихий шелест одежды — кто-то был рядом. Черные ботинки, начищенные до блеска, красивые темно-серые брюки в черную полоску. Остановившись, она обернулась, спросив свирепым голосом:
— Куда вы идете?
— Это, если вы помните, моя потом заработанная привилегия — сопровождать вас, куда бы вы ни соизволили пойти.
— У меня для этого есть грум.
— Отошлите его, — предложил он.
— Мне не нужно сопровождения, и я не хочу его.
Он, конечно, мог понять так откровенно выраженный отказ.
— Дело в том, — он говорил, намеренно пародируя ее недавние высказывания, — что я имею право быть с вами.
— Но не против моей воли. — Она гордилась ровностью своего голоса.
— А что касается этого, я что-то не припомню упоминания о чьих-либо желаниях. — Разговаривая с ней, он приятно улыбался. Но с такой спокойной силой, что она почувствовала неистовое желание хоть на секунду стать мужчиной, высоким и сильным.
Она сделала еще одну попытку.
— Вам будет скучно. Я хочу подобрать шелковые нитки для вышивания, купить пару новых перчаток и привезти ананасы к вечернему десерту, они утром прибыли с пароходом.
— Тогда садитесь в коляску. Для меня будет честью сопровождать вас.
Она долго смотрела на него. Наконец сказала: «Почему?»
Он покачал головой.
— Почему бы вы думали? У меня есть интерес к вашим достоинствам и ананасам.
— Вы думаете, что можете меня преследовать и говорить о Теренсе? — раздраженно поглядев на него, она отвернулась и пошла. Он шел следом.
— А вы, как всегда, намерены молчать. Возможно, мы найдем и другую тему для разговора.
Кэтрин подумала было отложить поездку, послав за нужными вещами Дельфию и еще кого-нибудь. Поездка была просто предлогом побыть одной, и если она не может осуществить свое желание, то все теряло всякий смысл. Во всяком случае, она не позволит ему контролировать свои действия.
Но если она останется в Аркадии, то он будет продолжать также отравлять ей жизнь.
— Вы не будете править, — сказала она. — Если вы не хотите, чтобы лошадьми управляла женщина, вам лучше остаться.
— Согласен, — тут же ответил он, сухо добавив: — Это что-то новое.
— Вам опять же придется подождать, пока я не переоденусь во что-нибудь более подходящее.
— Я использую это время, чтобы тоже переодеться.
Она долго смотрела на него, в глубине души чувствуя, что ей приятна его решительность. Во всяком случае, ничего не поделаешь, кроме как разрешить ему поступать по-своему.
Поручения были выполнены без всякой суеты. Рован доказал свою удивительную полезность в выборе подходящих цветов шелка, перчаток нужного размера. В доке, не ожидая помощи в погрузке ананасов, он сам поместил тяжелую коробку за сиденьем коляски.
Рован также сдержал свое слово: ни разу не упомянул ни имени брата, ни ситуации в Аркадии. Вместо этого он говорил об урожае хлопка, только что собранного, о шестистах тюках белого золота, взятых с полей, простиравшихся на целые мили за лесами Аркадии. Он рассказывал о парижской моде, о достопримечательностях Лондона, о вилле, которую он снял в Риме. Когда она упомянула имена друзей в Св. Фрэнсисвилле, он, подражая ей, стал вспоминать людей, встреченных во время ежегодного Нью-Орлеанского saison de visites, когда все ехали в театр.
Когда они возвращались из пароходного дока, то заметили, что небо потемнело. С севера шли серо-пурпурные облака. Кэтрин хотела до дождя добраться до Аркадии. Это было первой ошибкой. Вторая случилась, когда они выехали далеко за город. Они ехали по гравию и опавшим листьям, которые бросал им в лицо поднявшийся ветер, а ветки огромных дубов и буков, как туннель, скрипели над головой.
— Было бы лучше, если бы я взял вожжи, — предложил Рован.
— Я могу сама.
Ей необходимо было сконцентрировать все свое внимание и силу, чтобы держать гнедую кобылу в узде, поскольку виноградная лоза, свисавшая по обеим сторонам дороги, мешала ехать. Спина и плечи Кэтрин напряглись, а руки в кожаных каштанового цвета перчатках из последних сил держали вожжи.
— Я знаю, что вы можете, но зачем вам прилагать столько усилий, если для меня это намного легче?
Для ответа не было времени. Вдруг навстречу им бросилась огромная сова, разбуженная ранней темнотой. Лошадь взбрыкнула, в ужасе заржала и понеслась. Она изо всех сил держала вожжи так, что порвались перчатки.