— Да. — Гертруда отчаянно закивала головой. — Это Аннемари.
— Ну, тогда садись. — Берта похлопала рукой по сиденью рядом с собой. — Поехали домой. Я приготовлю кофе, и мы доедим кекс с марципаном.
— Я так счастлива, Берта! — Гертруда залезла обратно в такси. — Теперь я готова терпеть Нью-Йорк.
— Полюбить, Герт, а не терпеть. — Берта рассмеялась и взяла сестру под руку.
Такси везло их обратно на Ридж-стрит.
— Откуда вы, мисс Анна Мюррей? — обратился Левон Зариян к своей пассажирке. Когда она не ответила, он мягко добавил: — Я вас не съем.
Она была совсем еще ребенком: на вид ей можно было дать лет тринадцать, максимум четырнадцать.
— Вы только что прибыли в Нью-Йорк?
Она по-прежнему хранила молчание. Когда они доехали до Уэст-Сайд-хайвей, Левон притормозил, ожидая пробела в плотном потоке движения, развернулся и вновь с любопытством взглянул на свою пассажирку.
— Привет, — сказал он, но девочка упорно смотрела на свои руки и даже не подняла головы.
Левон спросил себя, а слышит ли она его, и резко надавил на клаксон. Рявкнул гудок, и девушка вскинула голову. Он заглянул ей в глаза, но они были мертвыми и незрячими, хотя и фантастически красивыми: чистыми и яркими, как аметисты. Кожа девочки казалась фарфоровой, с нежным глянцевым сиянием, а волосы ниспадали до самой талии каскадом мелких черных локонов.
— У меня была дочь, очень похожая на вас, — сказал ей Левон. — Ее звали Лариса, и у нее были карие глаза. Но она умерла.
При воспоминании о том, как погибла Лариса, у него перехватило дыхание: ее изнасиловали турки, двенадцать человек, а потом перерезали ей горло. Через неделю он с Тамарой уехал из Армении, страны древних легенд и горьких слез, чтобы не погибнуть вслед за дочерью от рук турок, которые, похоже, вознамерились вырезать под корень все население его отсталой, погруженной во мрак невежества родины.
Сзади недовольно загудели клаксоны. Левон спохватился и влился в поток автомобилей. Прошло уже пять лет с той поры, как они приехали в Америку, пять лет после смерти Ларисы, но Тамара ни на миг не прекращала оплакивать дочь. Глаза его супруги оставались такими же мертвыми и незрячими, как и у этой Анны Мюррей.
Левон вновь заговорил с ней. Он стал рассказывать о себе и о Тамаре, больше не упоминая о Ларисе.
— В Армении я был адвокатом, а теперь хожу в колледж, чтобы сдать экзамен, после которого смогу работать по своей специальности. Тамара, моя жена, была певицей, не профессиональной, но ее часто приглашали петь на свадьбах и в домах наших друзей. Обычно это были народные песни. — С тех пор как они переехали в Америку, Тамара не спела ни единой ноты. Левон представил, как она сидит в их квартире на Гранмерси-парк, ожидая, пока он не вернется домой, и на лице у нее отражается такая скорбь, что у него готово было разорваться сердце.
Не прекращая развлекать свою пассажирку разговором, Левон ехал по темным пустынным улочкам и ярко освещенным, шумным проспектам, полным людей, ресторанов и баров. Некоторые из них будут работать всю ночь. Нью-Йорк был городом, который никогда не спит. При иных обстоятельствах Левон наверняка полюбил бы его. Всякий раз, когда движение замирало, вынуждая его останавливаться, он искоса поглядывал на свою молчаливую пассажирку, но с таким же успехом она могла пребывать в ином мире, поскольку совершенно не замечала его.
— Мы почти приехали, — заметил Левон, когда впереди показалась площадь Вашингтона.
Он вновь спросил себя, к кому на Бликер-стрит едет эта странная девочка. Откуда она приехала? Кто та молодая женщина, что посадила ее в такси? Очень безответственная особа, решил Левон по некотором размышлении. Анну Мюррей нельзя было оставлять одну в ее нынешнем состоянии. Интересно, кто она по национальности? Ему казалось, что Мюррей — шотландская фамилия; впрочем, ручаться в этом он бы не стал.
Левон свернул на Бликер-стрит и остановился у дома номер восемьдесят восемь.
— Мы на месте, — сообщил он.
Когда девочка не подала виду, что поняла его, он вылез из машины и подошел к дому. Музыкальный магазин на первом этаже был закрыт, а у входной двери красовались сразу три кнопки звонков. Левон нажал нижнюю, но никто не вышел, поэтому он нажал вторую кнопку, а потом и третью. По-прежнему никакого ответа. Тогда Левон нажал все три одновременно, слыша, как в здании заливаются трели звонков, но дверь упорно не желала открываться. Внутри никого не было.
Ну и что прикажете делать? Силой вытащить Анну Мюррей из машины и усадить ее на ступеньки в надежде, что скоро кто-нибудь за ней придет? Левон вдруг разозлился из-за того, что с такой красивой и беззащитной юной девушкой обошлись столь беспечно и безответственно: сунули в такси, чтобы отправить туда, где ее никто не ждал. Двое мужчин, вывалившихся из забегаловки на другой стороне улицы, затеяли драку. Какая-то женщина похлопала Левона по плечу:
— Ищешь, с кем бы хорошо провести время, дорогой?
Левон не обратил на нее внимания, сел за руль и поехал прочь. Анна Мюррей по-прежнему сидела на заднем сиденье его автомобиля.
Мэгги вернулась на Бликер-стрит, кипя от гнева. Ее поездка обернулась пустой тратой времени: ее просто не пустили на борт «Королевы майя». Большая часть экипажа, как она подозревала, уже отправилась в город, так что сообщить ей хоть что-нибудь было просто некому. У некой важной личности в форме имелся список пассажиров, которые должны были прибыть завтра, но фамилий тех, кто уже сошел на берег сегодня, у нее не было.
— Обратитесь в транспортную контору, — посоветовал Мэгги этот господин, но к тому времени, как она разыскала, где это, чертово учреждение уже благополучно закрылось. И никаких следов ее племянниц.
Раздраженно топая ногами, Мэгги поднималась по лестнице к своей квартире, и тут заверещал дверной звонок. Кроме нее, в доме никого не было: по ночам Джим Голдберг работал в газете, а балерина, занимавшая квартиру на верхнем этаже, фамилию которой Мэгги так и не смогла запомнить, не говоря уже о том, чтобы произнести, отправилась на гастроли.
Мэгги, громко топая, спустилась вниз, распахнула дверь и недовольно уставилась на посетительницу, женщину примерно ее возраста, в старомодном макинтоше и шерстяной шапочке.
— Мисс Коннелли, здравствуйте, — торопливо заговорила женщина. — Меня зовут Эйлин Татти, я живу тут неподалеку за углом, и моя дочь, Имельда, учится в вашем классе. Я подумала, что мне стоит зайти к вам и рассказать о том, что я видела ваше имя на конвертах, — ну, вдруг это важно.
— На каких конвертах? — похолодела Мэгги.
