Роб Стэммерс засмеялся.
— Нашла коса на камень, как я вижу. А я-то думал, что провинциальные простушки становятся добычей без особых усилий.
Девениш шутливо стукнул Роба по затылку, словно они были еще мальчишки.
— Ты же знаешь меня, Роб. Во-первых, я не отношусь к женщинам как к добыче, а во-вторых, все мои любовницы становились таковыми добровольно, без всякого принуждения. Подобно лорду Байрону, могу уверенно сказать, что с некоторыми из них я был соблазненным, а не соблазнителем.
— Это ты так считаешь. Но меня все-таки ставит в тупик твоя философская дискуссия с нашим хозяином.
— Правда? Расскажи мне о нем.
— Глуповатый малый, помешанный на правах человека, что не слишком сочетается с его потугами на то, чтобы все его считали местным магнатом. Ты, заявившись сюда, стал для него чуть ли не соперником.
— Мне не кажется, что он глуп. Шестое чувство.
— Шестое чувство… — Роб взглянул на Хэла более внимательно. Именно его шестому чувству они оба обязаны тем, что остались живы и здоровы. — И никаких доказательств?
Девениш мгновение помедлил, прежде чем сказать:
— Ни единого. Но… с миссис Фолкнер здесь случилось два приступа, во время которых она почувствовала панический страх и могильный холод.
— И это все? — хмыкнул Роб. — Думаю, она хотела просто заинтриговать тебя.
— Возможно, если бы второй приступ не начался, когда меня рядом не было. Такое впечатление, что он был вызван прикосновением мистера Джорджа Лоусона.
— Пастора? Не могу поверить. Она водит тебя за нос. И потом, какую связь ты усматриваешь между этими приступами и Леандром Харрингтоном? — Он помолчал, затем добавил: — Но ты тоже, как и она, что-то такое почувствовал. Верно?
Девениш задумчиво качнул головой.
— Не совеем. Примерно то же, что я испытывал прежде, ну, ты знаешь. Невыразимое чувство тревоги. Словно все вот-вот обрушится. Глупо, да? Мне надо бы быть гадалкой, они, говорят, предсказывают будущее, глядя на хрустальный шар. Смутное ощущение, что что-то не так, — ведь это не доказательство, как, по-твоему?
Роб, избавившись от скептической мины, принял деловой вид.
— И твое тревожное ощущение связано с миссис Фолкнер, Леандром Харрингтоном, Джорджем Лоусоном и Маршемским аббатством?
— Именно так, не обязательно в этом порядке. Ты можешь стать моими глазами и ушами, Роб? Скажешь мне, если заметишь или услышишь что-то необычное?
— Что ж, я, по правде говоря, не очень-то верю во всю эту твою мистику, однако, как и раньше, сделаю, как ты просишь. Хотя не вижу в этом смысла. Ни малейшего. На сей раз на тебя подействовала женская причуда.
— Ну уж уважь меня, Роб, — только и произнес Девениш.
Он не рассказал Робу о миссии, которую ему поручил Сидмаут. Чем меньше людей знает, зачем он на самом деле приехал в Суррей, тем лучше. Ради сохранения тайны он был согласен терпеть дружеское подтрунивание Роба.
Девениш достал из кармашка золотые часы и щелкнул крышкой.
— Пора на ужин, — сообщил он. — Мы не должны опаздывать, а то я тут самая высокая особа и, пока не появлюсь, никто не может войти в столовую. — Он грустно улыбнулся Робу. — Не представляешь, какими нелепыми мне кажутся эти условности.
Войдя в гостиную, Девейиш увидел прежде всех миссис Друсиллу Фолкнер. А-а, значит, она оправилась после дневного недомогания.
Она выглядела очаровательнее, чем когда-либо, в бледно-зеленом шелковом вечернем платье с шелковой лентой кремового цвета по высокой талии. В руке она держала небольшой кремовый веер с нарисованными на нем крокусами. Из драгоценностей на ней было жемчужное ожерелье и такие же серьги; украшенный жемчужинами серебряный браслет на левом запястье завершал ансамбль.
К сожалению, Девениш не смог удостовериться в ее хорошем самочувствии, так как мистер Харрингтон представил ему леди Чейни, прибывшую после обеда, и графу пришлось вести ее к столу как персону, равную ему по рангу.
Сказать, что леди была обрадована знакомством с Девенишем, значило бы не сказать ничего. Она была примерно его возраста, однако ее туалет и манеры были словно у юной девушки, что ее вовсе не красило.
Тряхнув золотистыми кудрями, леди Чейни живо проговорила искусно подмалеванными губками:
— О, как замечательно! Я слышала о вас от своего кузена Орвилла, но не ожидала увидеть в этой глуши.
Она проговорила это так, словно Суррей — это джунгли, кишащие дикими зверями, и Девениш с улыбкой заметил, что в Суррее не найдется ничего опаснее лис, да и те редко показываются днем.
— Очень жаль, — прощебетала леди Чейни, — вы лишаете нашу жизнь романтики. Уж не собираетесь ли вы мне сказать, что Маршемское аббатство нисколько не напоминает романы миссис Рэдклифф? И что я могу не опасаться разбойников и страшных склепов? Я уверена, здесь есть склеп!
— Действительно есть, — серьезным тоном подтвердил Девениш, мысленно посмеиваясь над непоследовательностью собеседницы. — Думаю, склеп есть почти в каждом аббатстве.
— О, восхитительно! — воскликнула она, касаясь его прелестной ручкой. — Тогда помогите мне уговорить мистера Харрингтона, чтобы он позволил нам посетить его. Я никогда не была в склепе и хотела бы знатъ, так ли они ужасны, как о них говорят.
Пока леди весело щебетала, не давая графу вставить хоть слово, он смог незаметно бросить взгляд на Друсиллу. Ей предстояло идти на ужин в паре с Джорджем Лоусоном, и Девениш с легким беспокойством подумал, не станет ли ей плохо от этой компании.
Судя по всему — нисколько, потому что она тут же завела с ним оживленный разговор. Однако Девениш заметил, что она старается держаться в отдалении, чтобы они случайно не коснулись друг друга.
Обширная столовая служила монастырской трапезной до того, как в годы правления Генриха VIII аббатство было закрыто и частью разрушено. Здесь было холодно и промозгло, хотя вечер был теплый и в громадном очаге пылал огонь. Казалось, высокий потолок и толстые каменные стены хранят зимнюю стужу.
Друсилла поежилась. Впрочем, не она одна.
Леандр Харрингтон, тепло одетый, предложил послать лакея к горничным леди, что — бы те принесли что-нибудь теплое для своих хозяек.
— День был такой теплый, да еще разожжен огонь, я думал, зал прогреется, но все же холодно, — сказал он. — Старинные здания очень трудно согреть. Представьте себе, как тут мерзли бедные монахи зимой, а, Девениш?
Девениш, которого это обращение застало врасплох, неожиданно для самого себя проговорил:
— Не кажется ли вам, мистер Харриштон, очень странным, что помещения, в которых жили монахи, всегда были ужасно холодные, а ведь мы достоверно знаем, что холодом повелевает дьявол? Остается предположить, что они отгоняли его своими молитвами.
