ГЛАВА XXXI
Шандернагор
Зима 1776 года
Известие о катастрофе в Фатхпуре распространилось по Индии так же быстро, как в свое время сообщение о триумфе Мадека в Дели. Вассалы Могола злорадствовали по поводу его поражения и надеялись, что теперь он лишится доверия императора. Однако этого не произошло.
Тем временем англичанам удалось-таки разжечь войну в стране джатов. Мусульмане обратили оружие против индусов. С религиозным примирением было покончено. Великий Могол не мог не отреагировать на подобную ситуацию. Он должен был поддержать своих единоверцев и отправил в поход свою армию, возглавляемую Мадеком и Нагеф-ханом. Мадек беспомощно наблюдал за тем, как людей, поклоняющихся тем же богам, что и владычица Годха, подвергают гонениям, жестоко истязают и убивают. Беспомощно, или, может быть, безразлично, покорившись судьбе. Между тем армия Могола начала осаду Дига. Город был обречен. Угрюм уже давно покинул его. Он уехал на север, в Сирданну, находившуюся недалеко от Дели. То была земля, добытая им в бою, джагир, который ему, как и Мадеку, предоставил Могол. Он мог бы еще повоевать, но считал, что время расцвета наемничества, как и его жизнь, подходит к концу, и теперь искал только покоя. Сарасвати последовала за ним почти с радостью. Она устала и от затворничества, и от комедии, которую они оба играли уже четыре года. Понимая, что Угрюм скоро умрет, Сарасвати молила Кали, чтобы это не произошло раньше, чем она сама будет в состоянии вести войну.
Ее возвращение в этот мир никого не шокировало. Княжество Сирданна находилось в стороне от дорог. Никто в новом дворце не удивился присутствию Сарасвати. Она наняла других слуг. А солдаты Угрюма и обитательницы зенаны увидели в ее возвращении подтверждение распространившейся по Индии легенды: владычица Годха умерла, а потом вновь воплотилась. Угрюм теперь интересовался тем, к чему раньше был абсолютно равнодушен: разведением коров, выращиванием хлопчатника, сахара и табака. Он даже был доволен тем, что больше не участвует в сражениях и не растрачивает в них последние силы, как Мадек. Он стал вести нормальный образ жизни: днем бодрствовал, а ночью спал. Правда, иногда после полудня впадал в странную летаргию — спал пятнадцать часов кряду. У некоторых слуг это вызвало подозрение.
Поговаривали, что одна из жен Угрюма, индуска, дает ему какие-то снадобья, приготовленные по рецептам живущих в джунглях отшельников. Слух продержался недолго. Неделю спустя болтунов обнаружили задушенными, причем таким способом, каким это делают приверженцы Кали. С тех пор дворец в Сирданне погрузился в молчание.
Однажды в Сирданну прибыл знатный могол, который сообщил, что Диг только что пал.
— Кто командовал армией? — спросила его Сарасвати.
— Нагеф-хан, высокочтимая царица, и…
— Мадек, конечно. Он теперь способен только на грабеж. Почему он не возвращается в свою страну?
— Ответ на этот вопрос известен тебе лучше, чем мне, царица, — склонился перед ней могол.
— Замолчи и поди прочь! — разгневалась Сарасвати.
Да, она знала, что после поражения при Фатхпуре он снова включился в игру, что он искренне надеялся завоевать Индию и опять шлет за Черные Воды письма своему государю, но уже не с просьбами о патенте капитана, а с грандиозными проектами. Безумец! Он хочет создать в долине Инда французскую колонию с тем, чтобы помочь Моголу отвоевать Бенгалию. Англичанам же можно будет позволить осесть на юге, в Декане, наименее плодородном районе Индии. Неужели он не понимает, что это идея абсурдна? Из писем Шевалье Сарасвати поняла, что Мадек просто старается замаскировать свои неудачи. Пусть он лучше уедет, Кали, пусть он уедет!
…Спустя неделю после прибытия очередного гонца из Шандернагора по Сирданне разнеслась весть, что царица исчезла. Ходили слухи, что Угрюм заснул за два часа до этого, и после уже не выходил или почти не выходил из своей летаргии.
* * *
Стояла зима, лучшее время для путешествий. Изредка Сарасвати выглядывала в окошко запряженной быками повозки, чтобы полюбоваться окружающими пейзажами, а потом откидывалась на подушки, закрывала глаза и размышляла. В последнем письме из Шандернагора говорилось об очередном проекте французских интриганов. Суть его заключалась в том, чтобы ослабить английскую власть в Бенгалии, а следовательно, и в Индии, скомпрометировав всех главных представителей этой власти. История с Нандом Кумаром провалилась. Можно было попробовать иное средство: если будут скомпрометированы губернатор или его заместитель, в Калькутте наступит своего рода период безвластия, чем смогут воспользоваться французы и все индийцы, готовые сражаться вместе с ними. Уже несколько месяцев, писал Шевалье, в Шандернагор на балы съезжается все больше и больше англичан. Один из членов Совета Бенгалии увлечен шестнадцатилетней замужней француженкой. А на праздновании Нового года в Шандернагор обещал приехать сам губернатор. В своем письме Шевалье не просил напрямую Сарасвати о встрече, но намекнул, что будет счастлив обсудить свои планы «с тем или другим правителем Сирданны», и добавил: «Я еще ни разу не видел царицу, известную в Индии своей необычайной красотой».
Вплоть до самого Бенареса Сарасвати не могла понять, что именно толкнуло ее в это путешествие. Но совершив священное паломничество и ритуальное омовение в водах Ганга, во время которого повторяла магические ом, ом, ом, все наконец прояснилось.
Она наняла судно, которое должно было доставить ее в Шандернагор. Сидя на корме под легким зонтиком, она разглядывала берега великой реки. Нынче вся Индия праздновала Дивали, праздник Огней, День надежды. Даже в самых жалких хижинах мужчины и женщины зажигали маленькие лампы, и берега Ганга мерцали по вечерам, подобно второй реке, реке света. Сарасвати была удивлена. Неужели кто-то еще верит в счастье, молясь богине плодородия Лакшми? И это после всех постигших Индию бедствий?! А может быть, она ошибалась, и среди сил, что приводят мир в движение, есть некая сила, могущественнее власти Кали? Она вспомнила легенду о Парвати, Дочери Горы и Божественной Матери. Двое ее сыновей, бог мудрости и бог войны, поспорили, кто из них сядет ей на колени. «Я не могу взять на руки вас обоих сразу, — сказала богиня. — Но обегите вокруг мира, и, тот, кто прибежит первым, сядет ко мне на колени». Бог войны умчался галопом на своем горячем коне, а бог мудрости трижды обошел вокруг матери и сел к ней на колени: он таким образом обошел вокруг Вселенной, которая была его матерью, воплощавшей в себе любовь.
А если любовь сильнее всего? Сомнение становилось невыносимым.
