Однажды Онорина принесла ей букетик цветов, похожих на крохотные колокольчики, которые напоминали вереск, с той лишь разницей, что они были мягкие и свежие. Их легкие листья, тонкие, как паутина, были серо-зеленые, а колокольчики — розовые. Анжелика в конце концов узнала в них дымянку, или, как ее неизвестно почему называют еще, земную желчь, или вдовью траву. Она помнила, что из стеблей ее делают туалетную воду, которая очищает кожу, а отвар из цветов, приготовленный на воде, молоке или сыворотке, предохраняет от загара. Если же им промывать глаза, они будут ясными и блестящими. А настойка дымянки улучшает аппетит. И наконец, говорили также, что она спасает от цинги.
Онорину поздравляли с этой великолепной находкой, а англичанин Сэм Хольтон, страстный любитель книг, прочел наизусть то место из «Короля Лира», где говорится, что Лир был увенчан пышной дымянкой и сорной травой…
Когда Анжелика уходила лишь искать, а не собирать растения, она брала с собой только Онорину.
Прошедшая зима изменила девочку. Она как-то повзрослела и уже не была тем ребенком, которому только и надо, чтобы ему было тепло, сытно и уютно, да еще и попроказничать можно было. Она становилась подружкой своей матери. И особенно сближала их обоюдная любовь к природе и к цветам. Онорина была вынослива, бодро ходила наравне с матерью, а иногда даже и в два раза больше, бегая и шаря повсюду. Чтобы она не заблудилась в бескрайнем лесу, Анжелика привязала ей на запястье маленький колокольчик. По этому веселому перезвону она всегда знала, где девочка.
— Не обременяйте себя, сударыня, оставьте малышку с нами… — предлагала ей иногда услужливая Эльвира.
Но Анжелика качала головой. Онорина совсем не обременяет ее. Если бы она ходила одна, она не получала бы такого наслаждения от цветущей природы. Буйная красота весны словно сама требует, чтобы ею наслаждались сообща.
Когда они были вдвоем, они, найдя цветок, подолгу стояли рядышком на коленях. Нет, поистине эта земля создана для Анжелики. Она иногда чувствовала себя такой счастливой, что брала на руки Онорину и страстно целовала ее, кружилась с ней в танце, и дикое эхо долго повторяло смех ребенка.
Пришло время просыпаться медведям. Однажды Онорина нашла в неглубокой ложбинке маленький комочек, забавного черного медвежонка, который тотчас же начал к ней ласкаться. Анжелика едва успела подбежать к ним, когда она услышала рычание матери и треск веток, которые та ломала на своем пути. Она убила разъяренного зверя как раз в тот момент, когда медведица уже поднималась на задние лапы, чтобы напасть на девочку. Пуля, метко пущенная в открытую красную пасть, остановила хищника.
Онорина была опечалена таким исходом, ведь очаровательный медвежонок остался сиротой.
— Она защищала своего детеныша, а я вынуждена была защищать тебя, — объяснила ей Анжелика. — У нее когти и сила, у меня пистолет.
Медвежонка привели в форт и накормили маисовой кашей и кленовым соком. Он был достаточно большой и уже мог обойтись без материнского молока.
Лучшей забавы для Онорины нельзя было и придумать. Она так полюбила его, что все остальные отошли для нее на задний план. Пришлось ее урезонивать, чтобы она разрешила своим товарищам по играм Бартеломи и Тома приближаться к нему.
Медвежонок, названный Ланселотом в честь героя сказок, которые не раз рассказывали детям, стал причиной конфликта между Кантором и Онориной.
С первых же весенних дней Кантор тоже часто уходил бродить по холмам, но с совершенно определенной целью. Он искал зверя, которого ненавидел за то, что тот коварно, исподтишка пожирал зимой почти всю его добычу — тех немногочисленных зайцев и кроликов, которые попадали в расставленные им силки. Было это в конце зимы, когда он, измученный, из последних сил тащился в лес, чтобы добыть хоть немного пищи для обитателей Вапассу. И этим преступником, этим позорящим лес разбойником была, как все хорошо знали… росомаха. Росомаха — один из наиболее коварных обитателей леса. Жестокая, как горностай или ласка, которые ей родственны, она в то же время превосходит их по величине, она больше, чем бобер.
Кантор нашел своего заклятого врага, самку-росомаху, убил ее, но принес домой детеныша, маленький взъерошенный комочек величиной с кошку, который, однако, уже скалил враждебно свои зубки.
— Зря ты связался с этой зверушкой, сынок, — сказал Элуа Маколле Кантору, с хмурым видом рассматривая его добычу, — от нее ты не увидишь ничего, кроме неприятностей и вероломства. Это самый вредный зверь из всех обитателей леса. Даже индейцы говорят, что в нем сидит злой дух, и индейца никакими силами не заманишь в лощину, если он знает, что там обосновалась росомаха. Теперь индейцы больше не придут сюда.
— Ну и пусть, нам от этого будет только спокойнее, — отмахнулся Кантор, который решил оставить звереныша у себя.
Он дал ему английское имя Вольверен. Вольверен постоянно угрожал своими клыками бедному запуганному Ланселоту, а однажды даже изловчился и покусал медвежонка. Онорина пришла в такой гнев, что всполошила весь форт. Она искала палку, нож, кинжал, что угодно, чтобы убить росомаху. Кантор, взяв под защиту своего подопечного, посмеялся над яростью малышки.
— Вот теперь я знаю, с кого мне хочется снять скальп, — заявила Онорина.
— С Кантора!..
Кантор снова расхохотался и ушел, назвав ее мисс Бобрихой. Он дал ей это насмешливое прозвище, ибо считал, что у нее такие же маленькие глазки, как у бобра.
— Он назвал меня бобрихой, — рыдала Онорина, потрясенная этим глубочайшим оскорблением.
Анжелике с трудом удалось ее успокоить, убедив, что бобры очень симпатичные звери и обижаться тут не на что. И она повела Онорину вместе с Ланселотом посмотреть на бобров, жителей водоема за горой, которые с наступлением весны тоже развили бурную деятельность, трудолюбиво сооружая свои маленькие круглые домики.
— Бобры очень красивые, и ты такая же красивая, как они.
Онорине так понравилось смотреть, как гибкие и юркие бобры ныряют и резвятся в прозрачной воде, что она успокоилась.
Но разногласия между Онориной и ее единоутробным братом на этом не кончились, они вновь вспыхнули из-за Старика на горе. Много ли нужно, чтобы разжечь настоящую войну между замкнутым, молчаливым подростком и маленькой обидчивой девочкой! Прибрежные скалы, которые окружали Вапассу, на западе выдвигались, словно огромный, довольно замысловатой формы волнорез, напоминавший профиль старого индейца или, скорее, старого пирата. Вечером, когда заходящее солнце чеканило скалу медными отблесками, зрелище становилось поразительным. Все любовались им. По утрам Старик казался брюзгой, по вечерам он усмехался.
