Эссекс ответил, что уже поздно — назначение произведено и приказ отменить невозможно. А между тем мне доносили, что генерал Саутгемптон не слишком скучает по Элизабет Вернон и находит утешение в обществе красивых офицеров. Один из них, молодой капитан Пирс Эдмондс, даже поселился у него в шатре. Саутгемптон публично обнимал его и, как докладывал мой лазутчик, даже устраивал с ним непристойные игрища.
Я пришла в ужас и немедленно повелела Эссексу лишить Саутгемптона звания. Моя воля была изложена столь недвусмысленно, что даже Роберт не посмел ослушаться.
* * *
Довольно скоро стало очевидно, что назначение Эссекса было серьезной ошибкой.
Он игнорировал инструкции, регулярно направляемые ему Советом, поступал по-своему и наломал немало дров. В боях его войска неизменно терпели поражение. Эссекс оправдывался, ссылаясь то на эпидемию, то на ненастье. Зачем же, спрашивается, тогда ввязываться в бой? Что за нелепица — начинать кампанию в преддверии зимы? Прочему не в июле, не в августе? Однако фортуна отказывалась сопутствовать наместнику в любое время года.
Явился гонец с известием, что Эссекс вступил в переговоры с Хью О'Нилом, графом Тайроном, предводителем ирландцев. Обе армии сошлись у местечка Арди, что в графстве Лаут, но Эссекс не осмелился атаковать противника, ибо войско мятежников многократно превосходило его силы. Начались переговоры. А ведь Эссекс должен был знать, что Тайрон не придает значения обещаниям и готов нарушить их в первый же удобный момент. Да и как смел мой наместник вступать в сношения с врагом, не получив на то санкции королевы?
Я пришла в ярость. Эссекс был совершенно ни на что не годен. Поговаривали, что он приносит больше пользы ирландцам, чем англичанам, а это уже пахло государственной изменой.
29 сентября, в Михайлов день, двор находился в Нонсаче. Утром я поднялась с постели, села к туалетному столику, и фрейлины начали готовить меня к выходу.
Я еще не вполне проснулась и рассеянно смотрела на себя в зеркало, позевывая. Спутанные волосы, уже совсем седые, свисали космами. Внезапно дверь опочивальни распахнулись, и я увидела мужчину в дорожном костюме, заляпанном грязью. В первый миг я решила, что это убийца, но затем узнала незваного гостя.
— Эссекс!
— Ваше величество!
Безумец бросился к моим ногам и принялся целовать руку.
Он бросил Ирландию, бросил армию, поспешил ко мне, ибо ему стало известно, что на него здесь клевещут. Он скакал верхом всю ночь и позволил себе ворваться без приглашения, потому что не мог более оставаться в разлуке с прекрасной и милостивой королевой ни одной минуты.
Это я-то прекрасная? Шестидесятипятилетняя старуха, ненакрашенная, с растрепанными седыми лохмами!
Раз Эссекс так заговорил, значит, дела в Ирландии совсем плохи, поняла я. Роберт сильно испуган.
Но тут я сообразила, в каком виде он меня застал, и забыла о государственных проблемах. Ни один мужчина еще не видел меня неодетой, неубранной — если не считать того давнего случая, когда я стояла у окна. Но тогда я была гораздо моложе.
Я хотела только одного — чтобы Эссекс поскорее убрался. Он не должен видеть меня такой, ведь прежде я показывалась ему не иначе как ослепительной богиней в пышном рыжем парике и усыпанном драгоценными каменьями наряде. Эссекс опустил глаза и не смотрел на меня. Даже у него хватило мозгов понять, что я сейчас испытываю.
Очень ласковым тоном — лишь бы побыстрее от него отделаться — я сказала, что приму его позже, и тогда он сможет все подробно мне рассказать.
Он удалился, а я, вся трепеща от потрясения, схватила зеркальце и принялась себя разглядывать. Зрелище было поистине ужасным. Землистая кожа, жидкие растрепанные седины. На меня смотрела изможденная старуха. Что ж, таковой я и являюсь на самом деле.
Как смел Эссекс ворваться ко мне без предупреждения! Неужто думал, что ему и это сойдет с рук!
Но нет, подобные проступки не прощают.
* * *
В тот день я уделила утреннему туалету особое внимание и вышла в аудиенц-залу, вся сияя золотом и самоцветами. Щеки мои окрасились взволнованным румянцем, глаза лихорадочно блестели. Я была преисполнена гневом на того, кто посмел застать меня врасплох. Ни одному мужчине не показывалась я в таком виде! Не будет наглецу прощения! Теперь всякий раз, глядя на него, я буду видеть себя его глазами: жалкая, безобразная старуха…
Эссекс ждал моего появления. Лицо его светилось радостным нетерпением. Господь всемогущий, подумала я, этот человек уверен, что может вертеть мною как пожелает, что я его раба. Для него я не монархиня, он почитает себя выше королевы.
Погодите же, милорд Эссекс, я преподам вам урок, который вы не забудете никогда.
Он преклонил предо мной колени, и я протянула ему руку для поцелуя. Эссекс бросил на меня снизу вверх страстный взгляд, но я смотрела поверх его головы.
— О прекраснейшая из королев…
Я холодно прервала его:
— Встаньте, милорд.
— Я явился, чтобы рассказать вам очень многое, — скороговоркой начал он, но я вновь не дала ему договорить:
— Расскажете все на Совете.
Эссекс опешил, его лицо залилось краской. Кажется, он не поверил собственным ушам.
Я отвернулась к Роберту Сесилу и завязала с ним беседу. Эссекс уязвленно отошел в сторону. Присутствующие наблюдали за этой сценой во все глаза. Они-то думали, что я окажу своему любимцу самый сердечный прием, прощу ему все прегрешения и вновь осыплю милостями. Однако придворные еще не знали о том, что произошло утром. Эссекс сам подписал себе приговор. Отныне, видя его, я против собственной воли должна буду вспоминать то, что предпочла бы забыть.
* * *
Совет допросил графа Эссекса, и протокол заседания был передан мне. Я сказала, что ответы наместника неудовлетворительны. Прочие министры были того же мнения.
Эссекса поместили под домашний арест в Йорк-хаусе, я же вместе с двором отправилась в Ричмонд, стараясь не думать об опальном фаворите. Правда, фрейлинам доставалось от меня больше, чем обычно. Я чувствовала себя в безопасности, лишь полностью одетая и разукрашенная. Выбор наряда теперь занимал еще больше времени, чем раньше, — когда в гардеробе две тысячи платьев, есть над чем поразмыслить. Одних париков у меня было не меньше восьмидесяти.
Лишь превратившись в сияющее видение, я чувствовала себя защищенной. Но думать об Эссексе и тем более видеть его я решительно отказывалась.
Когда мне сообщили, что граф болен, я только рассмеялась. Он всегда заболевал, когда фортуна поворачивалась к нему спиной.
Если же на сей раз он в самом деле болен… что ж, поделом. Как смел он воображать, что разбирается в ирландских делах лучше, чем я и мои министры? Натворить там такое, чего не позволял себе ни один из предшественников. Главное же его преступление было совершено в тот миг, когда он нагло вторгся в мою опочивальню, застав меня врасплох.
