— Продай землю, — неожиданно проговорила Селия. Я уставилась на нее, открыв рот.
— Что? — едва выговорила я.
— Продай, — повторила она. — По словам Гарри, вы с ним так много взяли взаймы, чтоб купить майорат и выплатить судебные издержки, что теперь вынуждены по-новому вести хозяйство. Продай землю и выплати долги, тогда Экр перестанет голодать, и у нас все пойдет по-другому.
— Ты ничего не понимаешь, — взорвалась я. — Мы никогда, никогда не продадим Вайдекр. Ни один помещик не согласится добровольно расстаться с землей. Тем более — я.
— Вайдекр имеет два великих сокровища, — Селия вышла из-за стола и теперь смотрела на меня сверху вниз. — Плодородную землю и людей, которые работают на ней, не щадя себя. Одним из них придется пожертвовать. Пусть это будет земля. Продай, хотя бы, часть ее, и ты сможешь относиться к людям по-прежнему. Не по справедливости, но, хотя бы, без жестокости.
— Селия, — опять заговорила я, — ты просто ничего не понимаешь. Этот год мы отчаянно нуждались в прибылях. Но, даже если бы не это, мы все равно стали бы жить по-новому. Чем меньше мы платим рабочим, тем больше получаем сами. Так же и каждый помещик, каждый торговец старается заплатить поменьше своим рабочим.
Селия медленно наклонила голову, наконец, она все поняла. Краска сбежала с ее щек, она повернулась и пошла к двери.
— А как насчет твоего содержания? — язвительно спросила я. — И твоего приданого? Можно, они пойдут на уплату бедным?
Селия обернулась, и я с удивлением увидела в ее глазах слезы.
— Я трачу все мое содержание на пищу и одежду для Экра, — грустно ответила она. — Так же поступает Джон с теми деньгами, что присылает ему отец. Мы покупаем пищу и раздаем ее женщинам, покупаем одежду для детей и топливо старикам. Я трачу на это каждый пенни, что ты даешь мне. Но благотворительность хороша, когда у людей есть работа. А если помещики ожесточены против арендаторов, как ты сейчас, Беатрис, и платят своим работникам как можно меньше, благотворительность не помогает. Мы только продлеваем мучения людей, страдающих от нужды, а их дети в свою очередь будут страдать от следующего жестокого хозяина. Их матери говорят, что не знают, зачем они появились на свет. Я тоже не знаю. Мы живем в безобразном мире. Мире, который построили богатые.
Селия ушла, не дождавшись ответа на этот грустный приговор. Я сжала губы, во рту у меня стоял привкус горечи. Потом открыла ящик стола, достала бумаги и углубилась в расчеты.
Новости о продаже зерна быстро распространились по округе, и визит Селии оказался первым из тех, что мне пришлось вынести. Отвечать на ее вопросы было труднее всего, поскольку она меня теперь совсем не боялась и так странно смотрела мне в глаза, будто не верила тому, что видит.
Второй визитер оказался более покладистым. Это был доктор Пирс, деревенский викарий, вошедший с извинениями и поклонами.
Он был хорошо осведомлен о том, кто платит ему десятину, и боялся обидеть меня. Но его, как и Селию, привело ко мне зрелище ужасающей бедности, которое он видел в деревне. Он не мог, подобно нам с Гарри, просто избегать деревни, поскольку жил там. И высокие стены его садика не защищали его от плача голодных детей на улице.
— Надеюсь, что мои слова не покажутся вам дерзостью, — нервно начал он. — Я никогда не поощрял беззаботность у бедных. И каждый, кто знает меня и мои связи, подтвердит, что я не склонен баловать бедняков. Но сейчас я взял на себя смелость поговорить с вами об урожае пшеницы этого года, миссис Мак Эндрю.
Я улыбнулась от сознания своей власти.
— Продолжайте, пожалуйста, викарий, — сказала я. — Я сделаю все, что в моих силах.
— В деревне говорят, что урожай уже продан. — Я кивнула в ответ. — Говорят также, что весь урожай будет отослан в Лондон. — Последовал новый кивок. — Но люди понятия не имеют, где им теперь купить муки, чтобы испечь хлеб для семьи.
— В Мидхерсте, я думаю, — холодно ответила я.
— Миссис Мак Эндрю, начнется бунт, — воскликнул викарий. — Из трех производителей зерна в графстве два — Хаверинг и вы — продаете зерно в Лондоне. Только маленькое поместье Титеринг продает зерно своим арендаторам. Но этого же недостаточно.
Я пожала плечами и сделала недоумевающую гримаску.
— Почему бы им не съездить в Петворд или Чичестер? — предложила я.
— Пожалуйста, остановите это. — Голос доктора Пирса наполнился страхом. — Вся округа изменилась будто за одну ночь. Может быть, вам восстановить общинную землю? Когда я впервые прибыл сюда, я со всех сторон только и слышал, что никто не знает землю так, как вы. Что никто ее так не любит. Вы были сердцем Вайдекра. А сейчас я узнаю, что вы стали другой, что вы совсем забыли о людях. Нельзя ли все это вернуть?
Я холодно смотрела поверх головы викария, как через стеклянную стену, которая отделяла теперь меня от всех людей.
— Нет, — сказала я. — Слишком поздно. В этом году жителям Экра придется дорого платить за хлеб, либо вообще обойтись без него. Вы можете пообещать и м, что на следующий год будет лучше, но в этом году Вайдекр все продаст в Лондоне. Раз у нас трудности, он и должны быть у всех. Им это известно. Бедные могут выжить только, если богатые разбогатеют. Таков мир. Сейчас Вайдекр в тяжелом положении и вам этой зимой придется несладко.
Доктор Пирс кивнул. Обильные обеды в Оксфорде, богатые друзья, балы, охоты, танцы — это был его мир. И он действительно считал, что это удел богатых. И он прочел сотни книг, которые доказывали право богатых богатеть. Он сам увеличивал свою десятину за счет наших урожаев. Подобно мне, он принадлежал к знати. И несмотря на его озабоченность при моих словах о том, что мы должны богатеть, богатеть, богатеть и никто не посмеет упрекнуть нас за это, его глазки заблестели.
— Но дети… — слабо сказал он.
— Знаю, — сказала я и потянулась в ящик стола за деньгами. — Вот, возьмите, — я протянула ему гинею. — Купите им игрушек, сластей или какой-нибудь другой еды.
— Гробики такие маленькие, — викарий будто бы разговаривал сам с собой. — Отцы просто несут их на руках, им даже не нужно помогать. А могилы — это просто крошечные холмики.
Я взяла со стола бумаги и зашелестела ими, чтобы напомнить доктору Пирсу, где он. Но он смотрел в окно, не видя ни чайных роз, ни белой персидской сирени.
— Что-нибудь еще? — резко спросила я. Он вздрогнул и потянулся за шляпой.
— Нет, нет, — сказал доктор Пирс. — Извините, что побеспокоил вас. — Поцеловав мою руку, он откланялся.
Ну и защитника они себе выбрали! Я наблюдала из окна, как отъезжала его пара гнедых, как подрагивали их крутые бока. Неудивительно, что бедные мечтают о мести, о человеке, который поведет их против людей с сытыми боками, живущих в довольстве и праздности. Пока между мной и крестьянами стоит такой викарий, им не на что надеяться. А люди, подобные мне, — те, кто ест четыре раза в день и пьет самое лучшее вино — вправе считать, что бедные существуют только для того, чтобы работать. А если нет работы? Тогда им просто незачем жить.
