Но когда Эмма поняла, что поверх документа злобно уставилась на виконта, она усилием воли заставила себя опустить взгляд. Она быстро начеркала несколько слов своей тарабарщины, хотя сейчас ей от всей души хотелось писать: идиот, выскочка, негодяй, заика, трус несчастный... Эмма старалась контролировать выражение собственного лица, но то и дело ловила себя на том, что бросает на виконта раздраженные взгляды.
Он проделал ту же операцию с отпечатками на каждом листе, что перед ним оказывался, на обоих счетах, в то время как ей самой приходилось передавать большинство документов, принимая их у нотариусов и советников, которые изучали их по мере поступления. Он ставил подпись, затем печать, затем ярко-синий отпечаток большого пальца под каждой подписью. К тому времени, как он поставил последний отпечаток — нечто, не поддающееся никакой подделке, гнев и злоба настолько овладели Эммой, что в глазах у нее помутилось.
Сколько можно терпеть? Она уже преодолела столько препятствий, а сколько еще предстоит преодолеть для того лишь, чтобы заставить его заплатить то, что он ей должен? Эти отпечатки пальцев переполнили чашу ее терпения.
«Думай, думай», — приказывала она себе. Но как бы она смогла осуществить задуманное? Кто из знакомых мои бы помочь ей? Для начала нужно заполучить отпечаток. Она могла бы приложиться к нему белой манжетой платья. На отпечаток получится неотчетливым, и потом, при воспроизведении, можно будет пропустить существенные детали! Она могла бы протянуть ему что-то белое, пока он не успел надеть перчатку...
Точно! Один из ее родственников работал в Скотланд-Ярде. Каких только чудес они не вытворяют с отпечатками пальцев! Она уронила свою ручку и, глядя на то, как она катится, решила про себя, что ручка не годится — слишком тонкая и круглая.
Думай, думай, думай!
Она скрестила ноги, незаметно сдвинув к краю лежавшую на коленях шляпку. Нет, она слишком мягкая. Наклонившись, чтобы поднять упавшую шляпку, она незаметна достала из кармана кошелечек с косметическими принадлежностями. Оказавшись вне поля зрения, делая вид, что ищет шляпку, она открыла замок и поднялась — содержимое с шумом и грохотом полетело на пол. Что-то подходящее там да окажется.
— О Боже! — воскликнула она и нырнула под стол посмотреть.
Вот она — пудреница с зеркальцем внутри! Твердая и гладкая, как раз сгодится для ее целей.
Пудреница как-то случайно оказалась возле ножки стула виконта, и тянуться до нее было далековато.
— Я возьму, — раздалось у нее над головой.
Не успела она поднять голову, как он оказался вместе с ней под столом. Он снял шляпу. Волосы его оказались темнее и длиннее, чем она предполагала, — длиннее, чем это было принято, и слегка вились. Сердце ее бешено забилось «О да, ваше сиятельство, вы уж это для меня сделаете», — сказала она себе. Но темнота под столом будила и иные желания, кроме вожделенного отпечатка. И эти желания имели прямое отношение к тому, как он смотрел на нее своими! круглыми, с тяжелыми веками глазами, смотрел так, что кровь бросилась ей в лицо.
Она резко отпрянула и уже через мгновение сидела на своем стуле прямо, словно аршин проглотила, в то время как он стоял перед ней на колене. У него были слишком уж галантные манеры, подумала Эмма. Или стремление добиться признательности от тех, чьими услугами он пользовался? Интересно, он спит с горничными? С прачками? Он заинтересовался ею как женщиной, Эмма готова была поставить на это все имеющиеся у нее деньги. При том, что она была всего лишь секретаршей. Чего, спрашивается, он хотел добиться, посылая ей эти долгие горячие взгляды?
И тогда она сама себе улыбнулась. Он заинтересовался ею как женщиной. Когда последний раз с ней случалось что-то подобнее? О нет, когда в последний раз с ней случалось что-то подобное и она испытала хоть что-то в ответ? Разница есть, и существенная. Годы! Хотя виконт едва ли принадлежал к ее любимому типу. Ее всегда тянуло к «плохим мальчикам», непостоянным, ветреным, всегда идущим против правил. Боже, неужели она наконец повзрослела?
Впрочем, нет. Когда он вновь оказался рядом с ней сидящим на стуле, она вспомнила его письма, полные яда, его нежелание подчиниться приговору суда, его мрачные, без тени улыбки, взгляды и вздохнула про себя: «Нет, Эмма, ты не выросла».
Он протянул ей пудреницу затянутой в перчатку рукой. Он также выложил на стол ее ручку, ее шляпку, ее расческу с выломанным зубцом и вчерашний список необходимых Дел, где она четко и крупно написала:
«— накормить Джованни оставшейся с ужина печенкой
— отнести непроданный хлеб в церковь
— порвать прохудившееся полотенце на тряпки».
Эмма снова покраснела, злясь на себя за то, что краснеет так часто и так много. За всю жизнь она столько не краснела, сколько за сегодняшний день.
Монт-Виляр сказал:
— Надеюсь, я ничего не испачкал чернилами. — И действительно, палец в чернилах он держал далеко на отлете.
У Эммы во рту пересохло, и язык отчего-то отказывался шевелиться во рту. Лицо еще сильнее пыхнуло жаром.
— Я сегодня такая неловкая, — пробормотала она. В самом деле. Столько шума из ничего. Вернее, с нулевым результатом. Ничего у нее не получалось. Уже четыре месяца, как она билась над единственной проблемой — и на могла сдвинуть ее с мертвой точки. И все из-за него, из-за этого человека. Она была в отчаянии. Ей хотелось завыть, влезть на стол и завизжать в голос: «Вы знаете, что сделал этот никчемный человечишка? Этот ублюдок, до которого мне нет никакого дела, потому что я покончила с плохими мальчиками и даже с бывшими плохими мальчиками, которым повезло исправиться? Вы хоть понятие имеете о том что может сойти с рук тому, кто наделен властью и деньгами? А ему, негодяю, ему на всех наплевать! Вот в этом весь фокус. Им никогда нет ни до чего дела. Кто-то должен задать этому напыщенному лорду урок...»
Внутри у нее все клокотало.
С этого момента все покатилось куда быстрее. Неудивительно, что все эти законники готовы были оказать ему какое угодно одолжение. Его финансовая жизнь могла обеспечить средствами к существованию целое поколение выпускников всех четырех лондонских школ барристеров. Последние бумага совершили традиционный круг, согласованы и утверждены. Она раздраженно перебирала ногами и пару раз на самом деле пнула Стюарта.
— Извините, — сказала она. Он снова на нее посмотрел.
Что заставило ее улыбнуться и сказать более ласково:
— Простите, ваше сиятельство. Я не хотела вас задеть. — Разумеется, она бы предпочла свалить его на пол вместе со стулом.
В следующее мгновение он встал, натягивая перчатки.
