Чарли сдержанно поворачивал голову и рассматривал сестру в другом конце палаты.
— Ой, она мне тоже нравится. Если бы не твоя мать, я бы с ней познакомился поближе.
Потом он помолчал и спросил:
— Чем ты занимаешься, когда нас здесь нет?
— Я, в основном, наблюдаю за тем, что здесь происходит.
— Другие ребята подходят, чтобы поговорить с тобой?
— Только на несколько минут. Здесь очень строгие сестры. Понимаете, мне нужно все время лежать очень спокойно.
Линн ласково коснулась его руки.
— Ты всегда был таким спокойным. Даже когда ты был маленьким мальчиком, ты мог сидеть тихо, как мышка…
Роберт скривил рожицу.
— Мне уже все так надоело. Когда с меня снимут гипс…
— О, — тихо засмеялся Чарли, — только мы тебя тогда и видели, правда?
— Но мне придется еще так долго ждать.
— Ну, не знаю, — сказал Чарли. — Ты уже пролежал три недели.
— Тебе придется пролежать еще три недели, и еще три…
— И еще три…
— Вот, вот! — Чарли хлопнул себя по коленке. — Так время незаметно и пролетит, да?
— Мне бы хотелось, чтобы оно промчалось так же быстро, как ты говоришь об этом!
— Мы тоже этого очень хотим, — сказал ему Чарли. — Дома так пусто без тебя. И эти твои утки на пруду… Я уверен, что им тоже скучно без тебя, и никто теперь за ними не наблюдает…
— Ты ведь станешь их кормить, если испортится погода?
— К тому времени ты уже вернешься домой и сам станешь их кормить.
В том году была прекрасная осень. Кустарники в живой изгороди ломились от ягод. Листья меняли окраску и были похожи на яркий огонь. Но Роберт продолжал лежать в больнице и ничего этого не видел. Земля и ее чудеса были скрыты от него. Он мог видеть только кусок неба в рамке ближайшего к его койке окна.
— На пруду уже застыл лед?
— Нет, погода до сих пор стоит очень мягкая.
— Я даже не смог бы опробовать мои коньки, даже если бы я не лежал в больнице.
— Ты прав, но холода еще наступят, и будут сильные морозы.
Линн нахмурилась и недовольно посмотрела на Чарли.
— Роберт пока не сможет кататься на коньках. По крайней мере в эту зиму.
— Ну, мы посмотрим, — сказал Чарли, — когда снимут гипс…
— О, когда, — заметил Роберт. Он опять скривил рожицу и похлопал по гипсу. — Как он мне надоел! Я бы разбил его на мелкие кусочки!
Хирург время от времени осматривал Роберта. Он проверял, не вернулась ли чувствительность в ногах мальчика.
— Мистер Тейт осматривал тебя сегодня?
— Да, он приходил примерно часов в десять.
— Как твои ноги?
— Как и прежде, — ответил Роберт. — Я ничего вообще не чувствую.
Его глаза казались такими темными и глубокими на его худом, измученном лице.
— Наверно, мне придется набраться терпения.
— У тебя терпение было всегда, — сказала ему Линн. — Во всем мире нет более терпеливого мальчика.
Во время их посещений сына она старалась быть веселой и уверенной. Линн понимала, что у нее не было другого выбора. Ей следовало взять себя в руки ради Роберта. Но когда она уходила от сына, она была в отчаянии.
— Если Роберт не сможет ходить…
— Ты не должна так думать, — говорил ей Чарли. — Что бы ни случилось, ты должна верить!
— Верить! — горько повторила она. — Легко говорить, но я-то знаю, как мало у него шансов!
В ее положении ей было очень трудно ходить в больницу, и Чарли уговаривал ее реже навещать Роберта.
— Роб на тебя не обидится, он все понимает, он же умный мальчик. Он знает, что ребенок должен родиться к концу месяца.
Но Линн ничего не желала слышать.
— Я — его мать, и я ему нужна, — сказала она. — Я не перестану к нему ходить! Он так терпеливо все переносит… И я тоже смогу все выдержать.
Ее собственная боль была несравнима с той, она чувствовала то, что приходилось выдерживать Роберту. Самым ужасным было состояние неопределенности. Линн боялась того, что таило в себе будущее.
— Я бы вынесла все, если бы только знала, что с ним будет все в порядке.
Малыш должен был родиться к концу ноября, и Линн ходила в больницу до самого последнего дня. Чарли старался облегчить ей дорогу и почти всегда отвозил ее туда в фургоне Клю, но он чувствовал, что она постоянно находится в страшном напряжении, и двадцать шестого ноября он попытался отговорить ее от поездки в больницу.
— Я тебя сегодня туда не возьму, — сказал он, — ты не должна туда ехать сегодня. Это просто безумие.
— Если ты меня туда не повезешь, я поеду на автобусе, и со мной поедет отец. Отец, ты поедешь со мной?
— Ты должна послушаться Чарли, — ответил ей Джек, — тебе лучше остаться дома.
Но Линн не поддавалась уговорам.
— Если вы не поедете со мной, я поеду одна.
— Подумай о малыше, — пробовал убедить ее Чарли. — Я не разрешу тебе так рисковать. Ты же знаешь, что сказал доктор Грехэм.
— Мне наплевать на малыша! Меня интересует только мой сын!
— Ты не можешь так думать, — сказал Чарли. — Ты так же сильно хотела этого малыша, как и я!
— Теперь я его не хочу! — кричала Линн. Она уже не могла сдерживать свои чувства. Мысль об этом ребенке была ненавистна ей. Он должен был родиться в то самое время, когда ее беспомощный сын лежал в больнице и все ее мысли были заняты только Робертом.
— Я хотела бы, чтобы этой беременности никогда не было! Я хотела бы, чтобы он был мертвый! — выкрикнула она, рыдая.
Чарли побелел и отвернулся от нее. Джек вышел вслед за ним из дома.
— Не обращай на нее внимания. Она не знает, что говорит. Все изменится, когда родится ребенок.
— Надеюсь, что ты прав, — ответил Чарли. — Иначе, как будет жить бедный малыш, если его собственная мать заранее его ненавидит!
В этот день он как обычно подъехал к своему дому на фургоне Клю, чтобы отвезти Линн в Овербридж. Она молча села рядом с ним. Он не взглянул на нее. По дороге лопнуло колесо, и Чарли пришлось остановиться и менять колесо. Это заняло у него не более десяти минут, но когда он снова сел в фургон, Линн сползла со своего места и руками обхватила живот. Она повернулась к нему с безумным взглядом и прошептала:
— Чарли, возвращаемся назад. У меня начались схватки, и мне очень плохо!
Линн рожала только шесть часов, но роды были трудными. Доктору пришлось применять щипцы, и девочка родилась мертвой. Чарли, когда увидел, что из дома вынесли закутанный в одеяльце маленький комочек, начал рыдать. Он чувствовал, что никогда не оправится от этой травмы. Но Линн совершенно не испытывала горя. Она только считала себя виноватой, потому что пожелала смерти младенцу, и жестокий Бог исполнил ее пожелание.
