– Рамунчо! – воскликнула она… – Как ты меня напугал. Откуда ты взялся в такое время? Что ты хочешь? Зачем ты пришел?
– Зачем я пришел? А просто теперь моя очередь потребовать от тебя покаяния, – ответил он смеясь.
– Нет, скажи правду, зачем ты пришел?
– Да просто увидеть тебя! Вот зачем я пришел! Мы же совсем не видимся. Твоя мать становится со мной с каждым днем все суровее. Я так больше не могу… Мы же не делаем ничего дурного… Мы ведь с тобой поженимся, правда? И если хочешь, я могу так приходить каждый вечер, и никто не узнает.
– О нет! Не делай этого, никогда, я тебя умоляю.
И так они говорили, тихо, тихо… слова прерывались долгим молчанием, будто они боялись разбудить птиц, заснувших в своих гнездах. Влюбленные едва узнавали звук собственных дрожащих голосов. Оставаться рядом, отдаваясь ласкам апрельской ночи, напоенной соками пробуждающейся к жизни и любви природы, казалось им восхитительным и страшным преступлением.
Он даже не осмелился сесть рядом с ней; а так и остался стоять, готовый при малейшей тревоге скрыться среди деревьев, как какой-нибудь ночной бродяга.
Но когда он собрался уходить, она проговорила чуть слышным голосом, робко и стыдливо:
– А ты… ты придешь завтра?
Его губы, над которыми уже начали пробиваться усы, дрогнули в улыбке, и он ответил:
– Ну конечно!.. Завтра и каждый вечер! Каждый вечер, когда у нас не будет работы для Испании… я буду приходить…
Комната Рамунчо в доме матери располагалась прямо над хлевом. В этой аккуратно выбеленной известью комнате стояла всегда чистая и белая кровать, но контрабанда теперь оставляла ему мало времени для сна. Лежащие на столе книги о путешествиях и космографии,[33] которые ему давал приходской священник, казались несколько неожиданными в этом жилище. Изображения святых в рамках украшали стены, а с потолка свисало множество перчаток для игры в лапту, длинных перчаток из ивовых прутьев и кожи, напоминавших скорее охотничьи или рыболовные снасти.
Вернувшись на родину, Франкита выкупила дом своих покойных родителей, потратив половину тех денег, что дал ей чужестранец при рождении сына, а вторую половину отложила. Она жила своим трудом: шила, гладила белье для жителей Эчезара и сдавала фермерам из соседней деревни две комнаты внизу и хлев, где они могли разместить своих коров и овец.
Привычные домашние звуки убаюкивали Рамунчо в его постели: сначала звук бегущей рядом с домом горной реки, потом пение соловьев и утреннее щебетание птиц. А этой весной стоявшие в хлеву прямо под его комнатой коровы, вероятно чуя запах свежего сена, все ночи напролет вздыхали и ворочались во сне, позванивая колокольчиками.
Часто после долгого ночного похода он спал часок-другой после обеда, растянувшись где-нибудь в тени на мягкой подстилке из травы и мха. Впрочем, как и все контрабандисты, он был не слишком ранней пташкой для деревенского парня. Ему случалось просыпаться, когда солнце стояло уже высоко, и сквозь плохо пригнанные доски пола из хлева, двери которого оставались распахнутыми настежь, после того как скотину выгоняли на пастбище, проникали лучи яркого веселого света. Тогда он шел к окну, открывал тяжелые каштановые, выкрашенные в оливковый цвет ставни и, опершись на широкий подоконник, любовался утренним небом, солнцем, облаками.
Все, что открывалось его взору, было зеленым, того восхитительного зеленого цвета, каким окрашиваются весной все закоулки этого сумрачного и дождливого края. Папоротники, осенью отливающие таким теплым рыжим цветом, сейчас были во всем блеске своей зеленой весенней свежести и покрывали горы огромным ковром длинной курчавой шерсти, среди которой тут и там мелькали розовые цветы наперстянки. Внизу, в овраге, скрытая ветвями деревьев, шумела река. Наверху карабкались по склонам купы дубов и буков. А над этим безмятежным раем величественно и властно вздымала к облакам свою обнаженную вершину Гизуна. Немного поодаль виднелись церковь и дома Эчезара, одинокой деревушки, затерявшейся в могучих горах, вдали от всего, вдали от цивилизации, взбаламутившей и погубившей прибрежную равнинную часть края. Эчезар огражден от разрушительного любопытства чужестранцев и пока еще живет так же, как жили баски в прежние времена.
Покой и кроткая безмятежность потоком льются в комнату Рамунчо сквозь распахнутое окно. Ликующая радость охватывает его каждое утро, потому что теперь он знает, что вечером в условленном месте его будет ждать его юная невеста, его Грациоза. Смутное беспокойство и беспричинная грусть, омрачавшие раньше момент пробуждения, исчезли, их сменило воспоминание о вчерашнем и ожидание сегодняшнего свидания. Вся жизнь его переменилась; теперь, едва открыв глаза, он чувствовал, как его заполняет ощущение безграничного чарующего блаженства, источаемого буйной апрельской зеленью и благоуханными цветами. Каждый день безмятежность весеннего утра казалась ему чем-то новым, непохожим на испытанное в прежние годы, сладко волновавшим душу и пробуждавшим сладострастные порывы плоти, таинственные и восхитительные.
Пасхальный вечер, отзвонили деревенские колокола, смолкли последние отзвуки пасхальной службы, доносившиеся из Испании и Франции.
Сидя на берегу Бидассоа, Рамунчо и Флорентино поджидают лодку. Абсолютная тишина, колокола спят. Теплые сумерки не спешат уступить место ночи, в воздухе чувствуется приближение лета.
Едва стемнеет, с испанского берега должна отчалить лодка контрабандистов с грузом категорически запрещенного фосфора. Не дожидаясь, пока лодка пристанет к берегу, они направляются к ней вброд, вооружившись длинными острыми палками, чтобы, если их задержат, сказать, что они просто-напросто рыбачили.
В эту ночь поверхность реки кажется блестящим неподвижным, чуть более ярким, чем небо, зеркалом, в котором отражаются и все созвездия, и вся гора на испанском берегу, вырисовывающаяся темным силуэтом в тихом летнем воздухе. Лето, приближение лета чувствуется во всем, и в этом прозрачном и нежном сумраке, и в томной теплоте воздуха, разлитой над рекой, на берегу которой бесшумно трудятся контрабандисты.
Но сегодня устье реки, разделяющей две страны, кажется Рамунчо каким-то особенно печальным, замкнутым, замурованным вздымающимися вокруг черными горами, у подножия которых тут и там светятся мерцающие огни. И тогда его вновь охватывает желание узнать, что находится там, далеко, по ту сторону мрачных гор… О, уйти туда! Вырваться хоть на время из-под власти этой страны, которую он, однако, так любит. Прежде чем смерть поглотит его, вырваться из-под гнета однообразного и безысходного существования. Испытать что-то иное, бежать отсюда, путешествовать, узнать новое.
