– Может быть, продадим боевого коня сэра Ричарда? – предлагает мажордом Джон Литтл.
– Он такой старый! – восклицаю я. – Кому он нужен? И он так долго и преданно служил сэру Ричарду.
– Нам от него толку никакого, – отвечает мажордом. – В плуг его не впряжешь, он не пойдет в оглобли. Я бы мог выручить за него неплохие деньги в Стоурбридже. Его все знают как коня сэра Ричарда, знают, что это хороший конь.
– Тогда все будут знать, что я не могу его содержать, – говорю я. – Что я не могу его прокормить, чтобы Генри на нем ездил.
Мажордом кивает, смотрит на свои башмаки, отводя глаза.
– Это и так все уже знают, миледи.
Я опускаю голову при этом новом унижении.
– Тогда забирайте коня, – говорю я.
Я смотрю, как огромного коня седлают, как он склоняет гордую голову к уздечке, как смирно стоит, когда затягивают подпругу. Может, он и старый, но уши его встают торчком, когда мажордом перекидывает ногу через его спину и садится в седло. Старый боевой конь думает, что снова поскачет в сражение. Он выгибает шею и бьет копытом, словно ему не терпится приняться за дело. Я едва не выкрикиваю: «Нет! Оставьте его! Он – наш конь, он верно служил моему мужу. Оставьте его для Генри».
Но потом я вспоминаю, что нам нечем его кормить, если только я не упрошу Миледи мать короля помочь нам, а на деньги от продажи коня можно доехать до Лондона.
Мы едем на собственных лошадях, останавливаясь по пути в гостиницах, аббатствах и монастырях. Они нарочно построены вдоль дорог, чтобы пилигримам и путникам было легче, и для меня утешение каждый раз видеть вдали колокольню, зная, что меня ждет укрытие; каждый раз, входя в чистую беленую комнату, я ощущаю святой покой. Однажды нам негде ночевать, кроме гостиницы, и мне приходится заплатить за себя, за сопровождающую меня даму и за четверых вооруженных стражников. Денег у меня почти не остается, когда вдали из послеполуденной дымки появляются шпили Лондона и мы слышим десятки колоколов.
Вестминстерский дворец, Лондон, лето 1505 года
Двор сейчас в Вестминстере, и для меня это благословение, потому что в этом огромном шумном дворце всегда найдутся свободные комнаты. Когда-то я спала в лучшем покое, в постели королевы, чтобы она не оставалась ночью одна, теперь же мне выделяют скромную комнатку, вдали от большого зала. Я вижу, как быстро и точно управляющие домом замечают перемену моей участи.
Дворец похож на деревню, живущую за собственными высокими стенами посреди Лондона; я знаю здесь все вьющиеся дорожки и огражденные садики, черные лестницы и тайные двери. Он был моим домом с самого детства. Я умываюсь, мою руки и шпильками закалываю покрывало. Счищаю с платья пыль и, гордо подняв голову, иду по мощеным улочкам в большой зал и покои королевы.
Я как раз собираюсь пересечь сад королевы, когда слышу, как меня окликают по имени, и, обернувшись, вижу епископа Джона Фишера, исповедника Миледи, своего старого знакомого. Когда я была девочкой, он приезжал в замок Мидлхем учить нас катехизису и выслушивать наши исповеди. Он знал моего брата Тедди еще мальчиком, когда тот был наследником трона; он учил со мной псалмы, когда в моей псалтыри стояло «Маргарет Плантагенет» и я была племянницей короля Англии.
– Милорд епископ! – восклицаю я, делая реверанс, поскольку он стал большим человеком в благочестивое правление милости Миледи.
Он осеняет мою голову крестом и кланяется мне так низко, словно я все еще маленькая наследница королевского дома.
– Леди Поул! Соболезную вашей утрате. Ваш муж был прекрасным человеком.
– Воистину так, – говорю я.
Епископ Фишер предлагает мне руку, и мы бок о бок идем по дорожке.
– Мы редко видим вас при дворе, дочь моя.
Я собираюсь сказать что-то легкомысленное, что-то про то, что мне нужны новые перчатки, но нечто в его приветливом улыбающемся лице побуждает меня довериться ему.
– Я приехала просить помощи, – прямо говорю я. – Надеюсь, что Миледи даст мне совет. Муж оставил меня почти ни с чем, и я не могу выжить на вдовье содержание.
– Жаль это слышать, – просто отвечает он. – Но я уверен, Миледи выслушает вас благосклонно. У нее много тревог и трудов, Господь ее благослови, но она никогда не оставит никого из членов семьи.
– Надеюсь, – говорю я.
Я гадаю, можно ли как-то попросить его замолвить за меня словечко, когда он указывает на открытые двери в галерее перед покоями Миледи.
– Ступайте, – велит он. – Я пойду с вами. Сейчас самое время, ее всегда хочет видеть множество народа.
Мы вместе идем к двери.
– Вы слышали, что ваша бывшая подопечная, вдовствующая принцесса Уэльская, возвращается домой, в Испанию? – тихо спрашивает епископ.
Я пораженно останавливаюсь.
– Нет! Я думала, она помолвлена с принцем Гарри.
Он качает головой.
– Об этом мало кто знает, но об условиях не удалось договориться, – говорит епископ. – Бедное дитя, думаю, ей очень одиноко в ее большом дворце, где никого нет рядом, кроме ее духовника и дам. Лучше ей вернуться домой и жить одной там, и Миледи не желает ее присутствия при дворе. Но это только между нами. Я не знаю, сказали ли самой принцессе. Вы навестите ее, пока вы в Лондоне? Я знаю, она вас очень любит. Вы могли бы ей посоветовать принять ее участь радостно и благородно. Я и в самом деле думаю, что дома она будет счастливее, чем здесь, ожидая чего-то и надеясь.
– Я навещу ее. Как жаль!
Он кивает.
– У нее непростая жизнь. Овдовела такой юной, а теперь ей придется возвращаться домой вдовой. Но Миледи полагается на молитвы. Она думает, что воля Божья в том, чтобы принц Гарри женился на другой. Вдовствующая принцесса не для него.
Стражник отступает в сторону, пропуская епископа, и открывает дверь в зал аудиенций. Он полон просителей, все хотят видеть Миледи и умолять ее о какой-нибудь милости. Все обязанности королевы легли на ее плечи, а ей еще нужно управлять своими обширными землями. Она – одна из богатейших землевладелиц Англии и уж точно самая богатая женщина королевства. Она жертвует на колледжи и часовни, строит больницы, церкви, колледжи и школы, и все они шлют посыльных с докладом или просьбой о милости. Я осматриваю комнату и насчитываю около двух сотен просителей; я – одна из очень, очень многих.
Но Миледи меня выделяет. Она заходит в комнату из часовни, ее дамы парами следуют за ней с молитвенниками в руках, словно они – монахини маленького замкнутого монастыря. Миледи острым внимательным взглядом окидывает все вокруг. Ей уже больше шестидесяти, ее лицо покрыто глубокими морщинами, она не улыбается, но голова под тяжелым заостренным чепцом поднята высоко, и, хотя она опирается на руку одной из дам, я подозреваю, что делает она это напоказ, она вполне могла бы идти самостоятельно.
Все приседают или кланяются так низко, словно она – королева, чьи покои занимает. Я опускаюсь в реверансе, но поднимаю голову и улыбаюсь. Я хочу, чтобы она меня увидела, и ловлю ее взгляд; когда она останавливается передо мной, я целую ее протянутую руку, а когда она делает мне знак встать и подается вперед, целую ее мягкую старую щеку.
– Дорогая кузина Маргарет, – холодно говорит Миледи, словно мы только вчера простились как добрые друзья.
– Ваша Светлость, – отвечаю я.
Она кивает, чтобы я шла с нею, и я занимаю место ее дамы. Миледи опирается на мою руку, и мы идем мимо сотен собравшихся. Я отмечаю, что меня при людях почтили вниманием.
– Вы приехали меня повидать, дорогая?
– Я надеюсь получить ваш совет, – тактично произношу я.
Ее нос, похожий на клюв, разворачивается ко мне, глаза изучают мое лицо. Она кивает. Она прекрасно понимает, что мне не нужен совет, что я просто отчаянно нуждаюсь.
– Вы проделали большой путь, чтобы получить совет, – сухо замечает она. – Все ли в порядке у вас дома?
– Мои дети здоровы и просят у вас благословения, – говорю я. – Но мне не выжить на вдовье содержание. Теперь, когда не стало моего мужа, у меня есть лишь небольшой доход – и пятеро маленьких детей. Я стараюсь изо всех сил, но в Стоуртоне совсем немного земли, а поместья в Медменхеме и Эллесборо приносят лишь пятьдесят фунтов ренты в год, и из этого я, разумеется, получаю лишь треть.
Я тревожусь, не звучит ли это как жалоба.
– Этого не хватает на то, чтобы платить по счетам, – прямо говорю я. – И содержать дом.
– Так уменьшите домашние расходы, – советует Миледи. – Вы больше не Плантагенет.
Назвать меня по имени при людях, пусть даже так тихо, что никто не слышит, – это угроза.
– Я не слышала это имя много лет, – отвечаю я. – И никогда так не жила. Я сократила расходы. Я всего лишь хочу жить как вдова верного рыцаря Тюдоров. Ничего большего я не ищу. Мы с мужем были горды тем, что мы – ваши покорные слуги и служим вам честно.
– Вы хотите, чтобы ваш сын состоял при дворе? Стал товарищем принца Гарри? – спрашивает она. – Хотите стать одной из моих дам?
