— Должно быть, это очень странно — жениться на девушке, которая уже четыре раза стояла перед алтарем.
— Еще более странно быть замужем четыре раза и наблюдать, как твои мужья падают замертво, едва успев вернуться из церкви.
— Может, Господь дарует вам супруга, который вас переживет?
— Чудесная мысль, но я не стану мучиться ожиданием. Ему хотелось заверить, что ожидание не будет долгим, но он вдруг повернулся лицом к востоку, туда, где на поле неправильным кругом стояли шесть камней.
— Я видел много им подобных в Корнуолле, а также в западной части Франции.
— Насчет Франции мне не известно. А эти называются Мения-Албер и стоят здесь с незапамятных времен. Есть тут еще и место, называемое Лэньон-Куойт, которое, возможно, служило кладбищем, такое старое, что, вероятно, существовало еще до того, как на земле появились люди. Но если это так, кого тут хоронили? Я знаю еще каменный круг Девяти дев, недалеко от Пенуита. Говорят, что эти девы посмели танцевать в субботу и превратились в камни.
— Я чувствую их возраст, — задумчиво выдохнул он. — Он словно витает в воздухе. При мысли об этом моя кожа зудит.
— Странно, и моя тоже. Удивительно, что тут мы схожи, — оживилась девушка. — Позвольте мне также добавить, что я восхищаюсь вашими ногами. Гораздо больше, чем вы — моими.
И тут Меррим не выдержала и стала разглядывать мыски старых матерчатых туфель, выглядывавших из-под юбки столь же старого платья.
— Ноги? Но вы их даже не видите! Или хотите свести с ума своими шуточками?
Бишоп молча опустился на корточки и поднял ее подол, пока не показались тонкие шнурки, которыми туфли привязывались к щиколоткам. Развязал шнурки и снял туфлю.
— Ах, — пробормотал он, ставя ее ногу себе на бедро, — взгляните только на эту ножку! Слава всем святым, она довольно чиста!
Ей хотелось отдернуть ногу, но она почему-то не сдвинулась с места. А он… он стал гладить каждый ее пальчик. Пальчики дрожали и подгибались. Но он крепче сжал ее ступню и стал ласкать подъем.
— Я все гадал, не слишком ли велики у вас ноги. Какое счастье, что это не так! — улыбнулся он. — Ну, что вы думаете о проклятии?
От неожиданности она задохнулась. И все же не отняла ногу, всей кожей ощущая, как тверды его мышцы, распиравшие мягкую ткань шоссов, как тепла его рука, сжимавшая ее щиколотку. Все это крайне непривычно!
Теперь его пальцы разминали ее пятку.
— Мои ноги не слишком велики, — поспешно пробормотала она. — Бабушка часто твердит, что я унаследовала ее ноги и поэтому они — само совершенство.
Теперь ступни горели! Это уже совсем ни в какие ворота не лезет!
Она плотно сжала губы и не произнесла ни слова, пока Бишоп не надел туфельку и не завязал шнурки. Медленно поднявшись, он встал перед ней.
Она посмотрела на винные пятна на его пыльной серой тунике и объявила:
— Будете спать в каморке управителя. Я пришлю служанку за вашей туникой. Ее необходимо постирать. Ничего не смыслю в стирке, поэтому не хочу ее испортить. Пусть стирает прачка. И еще: я знаю о проклятии не больше вашего. Но мне очень странно видеть столько молодых людей сразу.
Черные брови вопросительно поднялись.
— Bы и ваши люди. Все молоды.
— Дюма, моему лейтенанту, не менее сорока! Почтенный пожилой возраст.
— Вы называете это почтенным пожилым возрастом? Криспин, наш комендант гарнизона, дожил до шестидесяти восьми! А вам, полагаю, еще нет двадцати пяти, несмотря на опыт, который светится в ваших глазах.
— Достичь шестидесяти восьми и все еще ходить, говорить, не потерять разума и при случае браться за оружие? Поразительно!..
— Это верно. И я не хочу, чтобы вы умерли. Бишоп втайне обрадовался такому заявлению.
— Но почему?
Похоже, она сама только сейчас поняла, что сказала, и мгновенно замкнулась, как раковина моллюска.
— Потому что вы так восхищаетесь моими выдающимися частями тела?
— В-возможно, — выдавила она, уставившись в пол. Бишоп расплылся в улыбке.
— Я пробыл здесь почти четыре часа и все еще дышу! — воскликнул он, прижимая ладонь к грязной тунике. — И мое сердце все еще бьется.
Он взял ее руку и прижал к своей груди.
— Действительно бьется. Очень сильно. И по-моему, чаще, чем несколько минут назад. Интересно почему?
Бишоп быстро отвел ее руку.
— Бьется, как ему и полагается, — заверил он. — Думаю, что я в безопасности, особенно еще и потому, что моя смерть повлечет за собой не только вашу, но и вашего деда. Вряд ли те, кто насылает проклятие, этого хотели.
— Вы правы.
— Я докопаюсь до правды, Меррим. Должен докопаться. Вы сами понимаете, что уехать я не могу. Если я не выполню поручения короля, тот воткнет меня головой в каменную стену.
Меррим улыбнулась шутке, показав глубокую ямочку на левой щеке. Первая искренняя улыбка, которой она его одарила.
— Значит, боитесь короля больше, чем древних проклятий?
— Еще бы не бояться! А вы верите, что проклятие было создано специально для вас и что какие-то друиды сотни лет назад объявили: «Это для Меррим де Гай и ни для кого иного? А вы верите, что мои волосы красны, как огонь? Красны, как смертный грех?
Он оглядел ее буйные рыжие волосы, яростно взметенные сухим ветром, и кивнул:
— Да. По крайней мере они красны, как огонь, и горят ярче смертного греха.
Она не успела опомниться, как он коснулся ее волос, медленно, не отводя взгляда, навил на пальцы рыжие пряди и потянул к себе.
Меррим тряхнула головой, и Бишоп мгновенно отпустил ее волосы.
— Мои глаза действительно зеленее яда желания?
— Нет. Твои глаза зелены, как сама похоть. Девушка недоуменно хлопнула глазами. Если Бишоп не ошибся, а он знал, что не ошибся: что ни говори, а он все же мужчина, — девчонка залилась краской.
— Что вы знаете об этом ключе? — не теряя времени, спросил он. — «Тот враг потерпит неудачу, кто ключ заветный заберет».
— Странная строчка, но я ничего не знаю о ключе. И никто не знает, даже дед.
— Значит, проклятие защищает всех рыжих зеленоглазых женщин, которым случится жить в Пенуите?
Меррим ничего не ответила.
— Ладно, тогда скажите, есть ли на конюшнях замка кобыла в охоте?
— Да… моя кобыла Локли. Но у нас нет жеребца, достойного ее покрыть.
— Мой Бесстрашный так и рвется в бой. Он заржал, почуяв ее, и она ответила.
— Я подумаю об этом. Мне нужно знать его родословную, сэр Бишоп. Кроме того, я должна сама осмотреть его. Убедиться, заслуживает ли он такой кобылы, как Локли.
— Клянусь израненными коленями святого Катберта, что Бесстрашный — чистокровный конь. И сможет достойно выполнить свою миссию.
— Опять вы шутите. Я не знаю никого, кто шутил бы так много, как вы.
