Она отмахнулась от подобной лести:
— Ты — как твой отец и братья. Сущий дьявол во всем, что касается женщин.
Рис рассмеялся. Он уже забыл, как хорошо она умеет его смешить.
Элизабет вошла несколькими минутами позже. На ней было платье из шуршащей черной тафты и ожерелье из черного жемчуга на шее. Над скромной линией декольте вздымалась узкая полоска белой груди.
Рис про себя отметил, что черный цвет на ней ему ненавистен.
— Надеюсь, я не опоздала, — сказала Элизабет и устремила взгляд на большие часы в углу, потом, быстро взглянув на него, отвела глаза.
Слабый румянец покрыл ее щеки, и он понял, что она вспомнила о том, что произошло между ними в музыкальном салоне.
— Нет, вы пришли вовремя, — ответил Рис. — Пройдемте в столовую.
Элизабет подняла глаза на его тетку. Графиня сверлила ее полным ненависти и презрения взглядом. Рис предложил тете Агги руку, и она положила свою маленькую ладошку в перчатке на подставленный им локоть.
Он усадил обеих женщин за стол. Его нога вела себя на удивление хорошо. Сам Рис занял место во главе стола. Подали первое блюдо — рисовый суп.
— Как тебе сын леди Олдридж? — спросил Рис в надежде разрядить царившее в комнате напряжение и начать некое подобие беседы.
Женщины, сидевшие по разные стороны стола, обменялись настороженными взглядами.
— Он слишком стеснительный, — резко сказала тетя Агги. — Ему требуется мужская рука.
Элизабет ничего не сказала, но ложка в ее руке, когда поднесла ее ко рту, дрожала.
— Возможно, леди Олдридж в один прекрасный день снова выйдет замуж, — заметил Рис, устремляя на нее взгляд.
Элизабет опустила ложку в тарелку.
— Этого никогда не будет. Одного мужа мне хватило в избытке.
Серебристые брови тети Агги взмыли вверх.
— Правда? Наверное, вы очень его любили.
Прелестные губы Элизабет вытянулись в нитку.
— Любила? Супружество — это почти то же самое рабство. И я никогда не соглашусь еще раз оказаться в подобном положении.
Глаза тети Агги пристально изучали ее.
— Ясно, — произнесла она, аккуратно промокнув салфеткой губы.
Рис невольно задумался, что именно было ей ясно.
Одно он знал наверняка: тетя обладала удивительной способностью видеть людей насквозь. Обычно хватало одной беседы, чтобы она поняла, что представляет собой тот или иной человек.
Далее ужин проходил в менее натянутой обстановке. Когда на десерт подали яичный крем с восхитительным клубничным соусом, Рис обмолвился, что к нему приезжал погостить его лучший друг Трэвис Грир, который будет работать для лондонской «Таймс».
— Я видела его всего пару раз, — сказала тетя Агги. — До его ужасного ранения. Он всегда был мне симпатичен.
— Мы с ним очень подружились, — заметил Рис, не уточняя, что этот человек однажды спас ему жизнь.
Он не любил распространяться о войне.
— Он был очень добр к Джереду, — добавила Элизабет, внося свою лепту в беседу.
— Мальчик нуждается в мужском внимании. Это видно невооруженным глазом, — проговорил он.
Элизабет опустила взгляд в тарелку с десертом, как будто надеялась найти на дне ее нечто интересное. Рис поставил ее на место. Тетя Агги, очевидно, пребывала в ядовито-воинственном настроении. Как только с десертом было покончено, Рис проводил обеих дам в гостиную, чтобы они могли выпить чего-нибудь после ужина. Женщины, похоже, вздохнули с облегчением.
— Как насчет шерри, тетя Агги?
— Не сегодня. Думаю, я лучше поднимусь наверх и лягу. Где этот крепкий человек, что помогал мне вчера?
Тимоти не заставил себя долго ждать.
— Могу быть чем-нибудь полезен, миледи?
Его официальная манера держаться вызвала у Риса улыбку.
— Да, спасибо, мистер Дэниелс.
— Спокойной ночи, миледи, — тихо сказала Элизабет и услышала в ответ отрывистое «Спокойной ночи».
Тимоти вывел вдову из гостиной и направился к лестнице. Рис и Элизабет остались наедине. Такого оборота Рис не ожидал.
Вспомнив о поцелуе в музыкальном салоне, он невольно задался вопросом, что уготовит им вечер.
Сидя на диване напротив Риса, Элизабет нервно отхлебнула из бокала шерри. Оставшись с ним один на один, она почувствовала себя не в своей тарелке. За ужином она обмолвилась о своем желании уехать из Брайервуда, но вдова пресекла эти слова взглядом, в котором сквозило предупреждение.
Если она уедет, не сказав Рису правду о Джереде, можно не сомневаться: леди Тависток сделает это сама, и без промедления.
Видимо, придется задержаться. Во всяком случае, на время.
Как ни странно, но принятое решение вызвало у нее чувство облегчения.
— Еще шерри? — справился Рис.
Элизабет даже не заметила, что осушила стакан полностью.
— Благодарю, нет. Думаю, я и так здесь засиделась.
Поднявшись с розового бархатного дивана, она поставила пустой бокал на соседний столик.
— Похоже, вы с тетей заключили перемирие, — заметил Рис, тоже вставая.
Едва ли. Просто старая леди загнала ее в угол, но признаваться в этом Элизабет, естественно, не собиралась.
— Наверное, она решила посмотреть на мир непредвзятым взглядом. И тогда, возможно, поняла, что у каждого события есть и вторая сторона.
Элизабет искренне на это надеялась и решила утром поговорить с вдовой и попытаться объяснить, что именно произошло восемь лет назад.
— А у каждого события и вправду есть вторая сторона, Элизабет?
Рис впился в нее пронзительным голубым взглядом.
Совершенно очевидно, он хотел услышать объяснение, но она сомневалась, поймет ли он ее, поскольку и сама не все до конца понимала.
— Отец не позволил мне выйти за тебя, Рис. Это он настоял, чтобы я стала женой графа.
— Странно… Помнится, ты говорила, что добьешься его одобрения и выйдешь за меня замуж.
От его холодного взгляда ей захотелось съежиться.
— Мы ведь официально не были помолвлены. Я думала, что отец со временем даст нам свое благословение. Но он отказался. После твоего отъезда мне было трудно с ним спорить. Тогда я не была такой сильной, как сейчас.
«Мне было всего восемнадцать. Я была беременна и боялась», — подумала она.
Но произнести это вслух Элизабет не решилась.
— И тут появился Олдридж, — произнес Рис мрачно, — своевременно постучал в твою дверь. Он писал стихи, всегда был внимателен и расточал комплименты.
— Он оказался совсем не таким, каким казался. Он ввел в заблуждение моего отца. И поначалу даже одурачил меня.
— Все же ты — графиня, а твой сын — граф.
