— Не волнуйтесь, миледи, — ответил Маклохлан. — Мы приехали помочь вам; возможно, вы и правда напрасно тревожитесь. Мужчины иногда что-то говорят не подумав и рисуют будущее в черном свете… Естественно, женщины, не знающие подробностей, начинают тревожиться.
— Если глава семьи теряет деньги, но не делится своими проблемами с сыном или с дочерью, детям, скорее всего, есть из-за чего тревожиться, — холодно заметила Эзме.
Маклохлан как будто не слышал ее.
— По-моему, будет достаточно, если мы сегодня познакомимся с этим Макхитом и проникнем в библиотеку вашего отца, чтобы осмотреть документы, которые сможем найти. Если мы найдем доказательства каких-нибудь сомнительных сделок — решим, что делать дальше. — Он снова ободряюще посмотрел на Катриону. — Но, как я сказал, вполне вероятно, держа вас в неведении, ваш батюшка без нужды взволновал вас. Будем надеяться на лучшее!
Обнадеженная и успокоенная, Катриона встала и протянула Маклохлану руку:
— Большое вам спасибо…
На Эзме она взглянула вскользь, как будто они с Джейми были вовсе ни при чем.
— Приберегите свою благодарность для Джейми, — напомнила о брате Эзме, тоже вставая. — Если бы не он и не его деньги, нас бы здесь не было. Он оплачивает все наши расходы!
Катриона густо покраснела:
— Разумеется, я позабочусь о том, чтобы возместить ему расходы из собственных средств!
— Непременно напомню ему, чтобы он прислал вам счет.
Катриона кивнула и, все еще пылая, снова нерешительно улыбнулась им.
— Значит, до вечера! — негромко попрощалась она и вышла.
Едва за ней закрылась дверь, Маклохлан набросился на Эзме:
— Какая муха вас укусила?!
Эзме прекрасно понимала, что он имеет в виду, но была не в том настроении, чтобы выслушивать его упреки. Работая вместе с Джейми, она часто сталкивалась с последствиями роковой страсти, когда мужчины становились жертвами молодых красоток. Сегодня ее удивило только одно: восприимчивость Маклохлана. Она считала, что он не способен поддаться ничьим чарам… Очевидно, она ошибалась.
— Поскольку разговор был долгим, прошу вас уточнить, к какому именно месту относится ваше замечание, — ответила она, снова садясь.
— Зачем было упоминать о деньгах и счетах?
Эзме повернулась на стуле лицом к Маклохлану:
— Я просто напомнила ей, что наш приезд дорого обошелся Джейми. Неужели вы не считаете, что она обязана возместить ему расходы? Позволю себе напомнить, она бросила его! Кстати, непохоже, чтобы, ей не хватало денег!
— Неужели непременно нужно было заговаривать о деньгах именно сегодня, при первой же встрече?
— К чему откладывать? Пусть сразу знает, что ее ждет, и не прикидывается дурочкой. Если бы Джейми послушал меня, мы бы составили контракт с указанием того, что именно мы должны сделать, и нашего гонорара! И я заставила бы Катриону Макнэр подписать этот контракт!
Маклохлан всплеснул руками:
— Женщины и юриспруденция — поистине две противоположности! Остается только радоваться, что женщинам не разрешено осваивать профессию!
Чем больше он терял выдержку, тем спокойнее становилась Эзме.
— Если бы женщины могли становиться адвокатами, мир стал бы другим — особенно для женщин. А еще было бы лучше, если бы мужчины не хранили тайны без нужды. Почему вы не сказали, что ваш отец дружил с отцом Катрионы, а ваши семьи пользуются услугами одного и того же поверенного?
— Я не подумал, — буркнул Маклохлан.
— Похоже, пора мне кое о чем предупредить Джейми. Может, вы и от него многое утаиваете?
— Ему я передаю все, что нужно. Кстати, и вам тоже — по мере необходимости. Мисс Маккалан, в нашей с вами миссии главная роль отведена мне, а не вам. Вы приехали сюда лишь для того, чтобы быстро просмотреть необходимые документы!
Эзме с трудом сдерживала гнев.
— Ах вот как! Значит, вы — капитан нашего корабля?!
— Да, Эзме, и вы об этом знаете, так что не намекайте на то, что я захожу слишком далеко.
— Вы заходите слишком далеко с самого начала. И если вы — капитан корабля, мне надо заранее позаботиться о спасательной шлюпке и компасе, потому что вы, несомненно, посадите нас на мель!
— Я сыт по горло вашей дерзостью! — отрезал Маклохлан.
— Моей дерзостью, вот как?! — ответила Эзме. — Да вы только и делаете, что дерзите мне с самого дня нашего знакомства, а кроме того, ведете себя неучтиво и грубо, словно неотесанный горец. А уж ваши бесчисленные намеки…
— Не скрою, меня удивляет, как вы, при вашем ограниченном опыте, вообще понимаете мои намеки!
— Не волнуйтесь, понимаю — и они отвратительны, как и вы сами!
Сдавленно выругавшись, он направился к двери.
— Куда вы? — спросила Эзме.
— Назад, в постель. — Он развернулся и ткнул пальцем в конторку. — Если вы сейчас пишете Джейми, передайте, пусть заплатит мне вдвое больше за то, что приходится мириться с его несносной сестрицей!
Его слова больно ранили Эзме, но она и виду не подала.
— Вы что же, намерены изменить условия вашего контракта без предварительного оповещения? Если да, Джейми имеет право подать на вас в суд за нарушение договора!
Маклохлан рывком распахнул дверь.
— Женщины и юриспруденция! — пробормотал он, выходя из комнаты.
Эзме села на стул и стала смотреть на недописанное письмо. Чего еще она не знает о Маклохлане и графе, о Джейми и Катрионе… и о своем собственном непредсказуемом сердце? Куинн Маклохлан доводит ее до белого каления, но… он такой красивый!
Войдя в игорный дом, который часто посещал Огастес, Куинн подумал: «Здесь ничего не изменилось». В прошлом заведение считалось модным, но сейчас обои выцвели, ковры на дубовых полах вытерлись, а пропитанный табачным дымом воздух застоялся, как будто здесь не проветривали с тех пор, как десять лет назад Куинн покинул Эдинбург. Из зала доносился знакомый шум — полупьяные крики радости, когда кто-то выигрывал, недовольное бурчание проигравших, обрывки разговоров в другой части зала, негромкие взрывы смеха Мужчин в ответ на рассказанный кем-то сомнительный анекдот. И как всегда, в углу, ссутулясь, сидели один или два завсегдатая — либо напились до бесчувствия, либо настолько огорчены проигрышем, что способны лишь сидеть и смотреть в одну точку. Наверное, Эзме считает, что подобные места для него естественная среда. Хотя в молодости он много играл, он терпеть не мог такие вот притоны с их вечными шумом, вонью и атмосферой отчаяния. Сам он предпочитал играть в более уединенных местах… там проще было внушить себе, что он не совершает ничего постыдного, даже когда он проигрывал все до последнего фартинга. До того, как он утратил уважение семьи и всех друзей, кроме одного — который спас ему жизнь.
