Доминику тотчас же увлекли подальше от фонаря, в благословенную темноту. Она почувствовала, как Бовалле обнял ее и прижался щекой к ее локонам, услышала его шепот: «Любимая! Дорогая!» Безумие, совершенное безумие, но было так сладко раз в жизни совершить безумие! Доминика ответила на поцелуй, и все поплыло у нее перед глазами. Она подумала, что никогда не забудет ощущения железных рук англичанина, прижимавших ее к стремительно бьющемуся сердцу. Дрожа от волнения, она прошептала:
— Querido![4] Не забывайте меня!
— Забыть? — отозвался Бовалле. — О, недоверчивая малышка! Неужели вы не чувствуете, как крепко я вас держу? Неужели я могу вас выпустить?
Доминика вернулась на землю и ощутила, что щеки у нее пылают и она вся дрожит.
— О, пустите меня, — попросила она. — Как могу я поверить, что вы совершите невозможное?
— Для меня нет ничего невозможного, — сказал Бовалле. — Я расстанусь с вами на время, так как дал слово, но ненадолго, совсем ненадолго! Ждите меня, моя любимая, я обязательно приду, не пройдет и года.
Рядом послышался зычный голос:
— Где вы, сэр? Они ответили на наш сигнал.
Бовалле быстро спрятал Доминику за спиной.
К ним подошел боцман, вглядывавшийся в темноту.
Все дальнейшее происходило для Доминики как во сне. На берегу мигал огонек. Спустившись с палубы, она увидела, как выносят ее сундуки. Послышался тихий плеск — на воду спускали шлюпку. Дон Мануэль сидел наготове. Хотя он был укутан в плащ на меховой подкладке, его все время била дрожь.
— Эль Бовалле совершил это, — сказал дон Мануэль со спокойным удовлетворением. — Он смелый человек.
Вскоре за ними пришел мастер Данджерфилд. Он предложил руку дону Мануэлю и произнес ободряющие слова, но его печальный взгляд был обращен к донье Доминике. Они поднялись на палубу и увидели Бовалле, стоявшего возле штормтрапа. Внизу, на черной воде, покачивалась лодка, в которой сидели боцман и несколько матросов. Там же находился и заботливо уложенный багаж.
Сэр Николас шагнул навстречу:
— Дон Мануэль, хватит ли у вас сил спуститься по этому трапу?
— Я попытаюсь, сеньор, — ответил дон Мануэль. — Бартоломео, ступай вперед. — Он взглянул на Бовалле при свете затененного фонаря: — Сеньор, пора прощаться. Позвольте мне сказать…
— Не нужно, сеньор, у нас еще будет время. Я провожу вас на берег.
— Вы, сеньор? Нет, это значило бы просить у вас слишком многого.
— Не беспокойтесь, вы этого не просили. Я делаю это для собственного удовольствия, — ответил Бовалле и сильной рукой помог ему ступить на трап.
Дон Мануэль стал с трудом спускаться с помощью Бартоломео, шедшего впереди. Бовалле обернулся к Доминике и раскрыл объятия.
— Доверьтесь мне снова, дорогая, — сказал он.
Не произнеся ни слова, она подошла к нему и позволила поднять себя на руки. Бовалле легко спустился с ней в шлюпку. Доминика увидела Марию, сидевшую на корме, и устроилась рядом с ней. Бовалле прошел мимо женщин к румпелю и тихо скомандовал своим людям. Отдали концы, длинные весла окунулись в воду, и шлюпка, бесшумно рассекая волны, устремилась к берегу. Из-за туч неожиданно выглянул яркий полумесяц. Доминика оглянулась и увидела за собой Бовалле, державшего румпель. Нахмурившись, он смотрел вперед, но когда она обернулась к нему, улыбнулся. Она вдруг испугалась.
— А что, если там солдаты! Ловушка!
Его белые зубы сверкнули.
— Не бойтесь.
— Это безрассудство! — прошептала она. — Лучше бы вам не ехать.
— Как, и подвергнуть своих людей опасности, которую я не разделю? — усмехнулся Бовалле.
Доминика взглянула на него при бледном свете луны.
— Нет, это не похоже на вас, — сказала она. — Прошу прощения.
Луна снова скрылась за тучами, и Бовалле превратился в темный силуэт.
— У меня есть шпага, дитя мое, не бойтесь.
— Точнее, не вешайте нос, — тихо ответила Доминика и услышала его веселый смех.
Скоро — слишком скоро — киль шлюпки коснулся дна. К ним бежали встречавшие их люди, которые взялись за борта шлюпки и что-то тихо спрашивали на грубом испанском. Сэр Николас пробрался мимо сундуков, прошел между гребцами на нос шлюпки и спрыгнул на берег. Боцман шел за ним по пятам. Последовал быстрый обмен вопросами и ответами, раздалось резкое восклицание, и послышался приглушенный гул голосов, которые долго переговаривались между собой. Затем Бовалле вернулся к шлюпке и протянул руку дону Мануэлю. Вода плескалась вокруг его лодыжек.
— Все в порядке, сеньор, — сказал он. — Эти достойные люди предоставят вам ночлег, а ваш слуга завтра утром сможет поехать верхом в Сантандер и вернуться за вами с экипажем.
Могучий матрос перенес дона Мануэля на сушу. Его дочь очутилась в более нежных объятиях. Бовалле опустил девушку на берег и постоял, прижимая к себе. Затем он наклонился и поцеловал ее.
— До встречи! — сказал он, помогая ей встать на ноги. — Верьте мне!
«Отважный» был оставлен в Плимутском проливе на попечении шкипера Калпеппера, а его ценный груз сдан на хранение. Судно поместили в док, где оно должно было пройти кренгование перед тем, как снова выйти в море. Бовалле провел дня три в Плимуте, встретил там одного-двух старых приятелей из моряков, послушал новости и посмотрел, как ставят в док его корабль. Потом он сел на лошадь и в сопровождении Джошуа Диммока и человека, которого наняли для присмотра за вьючными лошадьми, отправился в Элрестон, в Хемпшире, где с полным основанием рассчитывал увидеть своего брата.
У милорда Бовалле были и другие владения, но чаще всего он бывал в поместье Элрестон. В Кембриджшире у него был мрачный замок, построенный почти два столетия тому назад основателем рода, Саймоном, первым бароном Бовалле. Этот побочный отпрыск старинного рода Мальвалле приобрел новое имя и новый титул. При короле Генрихе V он участвовал во многих сражениях во Франции, а когда эти войны закончились, вернулся верхом в Кембриджшир с французской невестой — графиней, владевшей землями и замком в Нормандии. Вы можете прочесть о великих подвигах этого первого Бовалле в поэтичных хрониках его закадычного друга Алана, графа Монтлиса, который провел последние годы своей жизни за написанием мемуаров. Это обширный труд, довольно романтичный по тону, однако он содержит немало любопытных сведений.
Со времен Железного Барона состояние семьи то росло, то уменьшалось. Французское графство рано было потеряно для английской ветви, так как Саймон, постоянно ссорившийся со своим первенцем, подарил его своему второму сыну, Генри, который таким образом стал основателем французской ветви.
