Ознакомительная версия.
Опустив пониже капюшон, Милдрэд все же выглянула из арки притвора. По нефу разносились звуки монашеских песнопений, в полумраке виднелись закутанные в плащи фигуры молившихся. Время от времени по их рядам пробегало движение: все опускались на колени, снова поднимались, но каждый в отдельности казался неким безликим существом.
Наконец служба окончилась, прихожане гурьбой повалили к выходу, и именно в это время к Милдрэд проскользнул Рис. Она его не сразу узнала, поскольку парень был переодет женщиной — широкая юбка, пелерина из толстой шерсти с капюшоном, да еще и женская походка с легким покачиванием бедер.
— Геривей Бритто собирается уезжать, — поведал Рис, подсаживаясь к леди. — Слышите, какой шум со стороны замка. Вроде как спешат к Эксетеру, где в заливе видели какие-то суда. Геривей опасается, что это могут быть люди графа Девона, которого давно ждали в Англии и которого тамошние жители примут с не меньшей радостью, чем Геривея в Бридпорте. Вот так и выпадают кости: кому-то по нраву старая власть, кому-то новая. Но, Иисус сладчайший! — что творится в этом мире, если и зима настала, а эти все не перестанут терзать несчастную Англию.
Милдрэд, перестав слушать причитания Риса, осторожно покинула свое убежище и поднялась на опоясывающую монастырь деревянную галерею. Отсюда можно было различить мелькание огней в городе, лошадиное ржание, громкие выкрики команд. Наконец звуки стали удаляться в сторону ворот, и девушка возблагодарила Небо.
Спустившись, она увидела, что Рис по-прежнему сидит на скамье и о чем-то удрученно размышляет. Милдрэд попыталась его подбодрить, но он только отмахнулся. Пусть Геривей и отбыл, но оставил управлять городом своего человека. Это один из небедных саксонских танов, которого в свое время завербовал еще Хорса и который столь выслужился и почитаем, что Геривей доверил ему Бридпорт. Людей у этого сакса немного, но для обороны хватит. Хотя от кого обороняться? С отъездом Плантагенета все его соратники рассеялись. Граф Глочестер укрылся в Бристоле, Херефорд умчался восвояси и теперь оберегает собственные земли, Патрик Солсбери укрылся в одном из монастырей и, говорят, полностью распустил свои отряды, дабы показать, что отказывается от участия в войне. Сомерсет все еще в Девайзесе, ибо его земли разорены, и он рассчитывает найти в замке укрытие. Ну и еще где-то по проливу шастают суда так поздно подоспевшего графа Девона.
Милдрэд спросила про Артура, но Рис только пожал плечами и ушел, пообещав сообщить, если что-то узнает.
Но вести принес Метью. Милдрэд еще ворочалась у себя в келье, когда ее вызвала одна из послушниц, передав, что у входа в церковь Святой Люсии девушку ожидает монах.
Ночью сгустился туман, и внушительная фигура бенедиктинца в его темной рясе с надвинутым на лицо капюшоном была еле различима внизу каменных ступеней.
— Плохие дела, девушка, — произнес он, едва она подошла. — Артура схватили, и сейчас он в подземелье городского замка Симондсбури.
Милдрэд не смогла ничего ответить — лишь смотрела на его темный силуэт и чувствовала, как в груди разливается давящий холод.
— Но ведь Геривей Бритто уехал, — наконец произнесла она; из-за кома в горле голос ее звучал хрипло.
— Что с того? Тут остался за главного его человек, и когда Геривею донесли, как Артур повалял его людей у Северных ворот, он тут же приказал отправить его к тем, кого завтра ждет виселица.
Они оба замолчали: Метью потому, что все сказал, а Милдрэд потому, что просто не в силах была говорить. Артура собираются повесить… Уже завтра. Ей вдруг показалось, что если его не станет, то и она умрет. Медленно, по капле, жизнь вытечет из нее, ибо половина ее души уже принадлежит этому парню, безродному бродяге, которому она сама дала понять, что у них нет будущего. Да, она пренебрегала им, она сама отправила его на войну, она выскальзывала из его рук, опасаясь, что не устоит и позволит делать с собой все, что он пожелает. Она прежде всего думала о своей чести… И на что она ей теперь? Чтобы продолжать и дальше гордо нести свое имя, свой титул и при этом знать, что лучший человек на свете вздернут на виселицу, будто преступник? Что его уже нет в этом мире… таком пустом и холодном без его смеха и отчаянных проделок…
Милдрэд закусила губу, сдерживая рвущееся рыдание. Ах, если бы она наплевала на все условности, если бы они уехали! Тогда бы этого не случилось. Она была бы обесчещена и обречена на нищету, на разлуку с близкими, но что бы значило это, если бы она могла спать, положив голову ему на плечо, если бы могла смотреть на него, таять под его поцелуями…
И вот все кончено. Милдрэд казалось, что она сама предала любимого и повинна в его гибели. В Артуре было столько живости, столько огня, он так любил жизнь с ее удачами и горестями, таким радостным смехом встречал каждый новый день и всегда свято верил в удачу. И он любил ее! А теперь его повесят, а потом забросают комьями глины, и его уже не будет никогда… никогда!
— Я не могу допустить этого! — вскричала Милдрэд, цепляясь за Метью.
— Тсс! — Он оглянулся и отвел ее к уходящей вглубь проулка стене женского монастыря. — Клянусь истинной верой, что у меня самого желудок сводит, как подумаю, в какую передрягу попал Артур. Рис вон все вьется вокруг замка, выискивая способ помочь ему. Но этот толстый сакс взялся за дело как надо. При растяпе Фиц Джилберте у входа в подземелье вечно сидел какой-то пьяница, самый захудалый из отряда, а нынешний комендант повсюду расставил стражу, кругом несут дозор его саксы, и уж как мы с Рисом ни пытались переговорить с ними, как ни просились спуститься к пленным, чтобы узнать, не нужно ли им что-либо, ничего у нас не вышло. Риса прогнали взашей, приняв за навязчивую потаскуху, а меня вообще будто не замечали.
— Все равно надо что-то делать, — шептала Милдрэд, не замечая текущих по щекам слез. — Я пойду к аббату Соломону, паду ему в ноги и стану просить о милосердии.
— С таким же успехом вы можете молить прибой, — вздохнул Метью. — Я уже пытался с ним переговорить, ведь меня как лекаря тут уважают. И я просил преподобного отца, даже сказал, что Артур родня мне по крови, но этот цистерцианский пес лишь поджимал губы и твердил, что у монаха не может быть иной родни, кроме собратьев по ордену. К тому же он только рад, что казнят людей Плантагенета, от которого так пострадал город.
— Ну тогда… — всхлипывала Милдрэд, — тогда я сейчас же пойду к этому коменданту-саксу, я сообщу, что они схватили моего человека, скажу, кто я, пусть даже этот пес передаст все своему хозяину Юстасу. О нет, я знаю, что надо сделать! Мне немедленно надо отправиться к Юстасу, и пусть делает со мной что угодно, но только спасет Артура. Это будет мое условие: я отдаю ему себя, но потребую, чтобы он помиловал моего человека.
Ознакомительная версия.
