— Видите, Хитклиф, хоть вы на несколько дюймов выше меня и лет на двадцать младше, я с вами справляюсь, потому что в совершенстве владею боксом и фехтованием. Добавим их к вашим прописям.
— Ваши причины?
— Ах да, причины… А зачем они вам?
— Я хочу быть уверенным, что не влезу в долги, которые не смогу вернуть.
— Хм! Это создание обнаруживает проблески чести! Грех было бы это не поощрить. Ладно, вы узнаете, что мной движет. Похоже, вы это заслужили.
Он отошёл к дверям, будто желая подышать воздухом и поправить кружевное жабо, хотя, возможно, он продумывал ответ.
В колышущемся свете казалось, что очертания мистера Эра на фоне звёздного неба поминутно меняются. Пытаясь понять странное явление, я увидел, что паук подобрался к одному из фонарей и пожирает попавшего в паутину мотылька. Жертва билась, хищник алчно перебирал лапками, их многократно увеличенные тени плясали на спине моего собеседника, вызывая странные метаморфозы его силуэта.
— Хитклиф, я дам вам объяснения, которых вы от меня требуете, но сейчас, глядя на дивное свечение бесчисленных небесных огней, каждый из которых, подобно нашему солнцу, представляет собой огромный огненный шар, возможно, со своими планетами и цивилизациями, я вспомнил, как скоротечна наша жизнь на этой земле, как ничтожны наши поступки, как мало мы можем сделать хорошего или дурного.
В это мгновение что-то стремительно влетело в дверь, пронеслось во тьме и вылетело с другой стороны — то ли летучая мышь, то ли ночная птица. На краткий миг биение её крыльев и пронзительный крик наполнили конюшню. Потом она исчезла.
Мистер Эр решительно повернулся ко мне.
— Что до моих причин, — как вам понравится такое объяснение: я давно хочу сотворить кого-либо по своему подобию и таким образом приобщиться к бессмертию. Что скажете?
— Скажу, что вам надо жениться и завести детей.
Он покачал головой.
— Нет, это невозможно. Не могу объяснить понятней, примите на веру, что по очень веской, несокрушимой причине я не могу жениться.
— Даже если так, выход очевиден. Возьмите под свою опеку маленького сироту, неоформившегося и покладистого. Выберете его из своего круга.
— Может быть, может быть. Но я выбрал вас.
— Вы по-прежнему не объяснили почему.
Мистер Эр снова повернулся к ночному небу.
— По правде сказать, Хитклиф, мне тяжело об этом говорить, так что будьте ко мне снисходительны — честно говоря, вы похожи, и очень похожи на человека, которого я когда-то любил и потерял — потерял безвозвратно.
Я вспомнил, что говорил мне Дэниел.
— На вашего брата?
Он, похоже, напрягся и, помолчав, сказал:
— Давайте не будем произносить имён — я суеверен на этот счёт, и сходство — поразительное, ошеломляющее сходство — делает меня ещё более суеверным. Когда я увидел вас в Ливерпуле, я понял — неважно, что я понял, главное, как я поступил. Так вот, судьба устроила нашу встречу: я понял, что это — знак, и я должен позаботиться о вас. Судьба определила нам встретиться возле сумасшедшего дома: возможно, это тоже знак.
— На что вы намекаете? Вы считаете меня сумасшедшим?
— А вы считаете себя сумасшедшим, Хитклиф?
— Вы были возле того же сумасшедшего дома? Должен ли я из-за этого считать вас сумасшедшим?
— Может быть, может быть.
Мистер Эр вернулся к своему стулу. Он выплеснул воду из стакана и налил вина.
— Прошу садиться и продолжить трапезу, Хитклиф; мы обсуждаем серьёзные вещи, но это не повод морить себя голодом.
— Советую вам быть осторожным, — сказал я, садясь.
— Ваш ответ подозрительно напоминает угрозу. Вы пробудили во мне любопытство. Пожалуйста, продолжайте.
— Я строптив.
— Можете меня в этом не убеждать; я имел случай убедиться на опыте. Однако я полагаю, что в собственных интересах вы можете быть вполне покладисты. Что ещё?
— Я не обладаю той мягкостью, которая нужна, чтобы слепить благородный характер. Предупреждаю, я груб и неподатлив. Из меня трудно сделать чьё-либо подобие, тем более — подобие джентльмена.
— Что за вкрадчивая речь! — фыркнул мистер Эр. — Вы в корне не правы. Благородство, основанное на мягкотелости, недорого стоит. Оно хрупко и лишено законченности. Продолжайте, может, выдумаете что получше.
— Я доверился однажды, и только одному человеку, безусловно и безоглядно. Повторить это невозможно. Моя способность к сближению исчерпана раз и навсегда. Говоря проще, я не верю вам и вряд ли поверю в будущем.
— Ах, я вновь угадываю тень Неназываемой. Что ж, вы меня предупредили, и это честно. Если бы я нуждался в ободрении, то меня обнадёжили бы ваши слова, что вы вообще кому-то доверились, и, стало быть, в принципе способны на такие чувства.
Я пожал плечами.
— Может быть. Однако меня столько обижали все, даже она (здесь я невольно сказал правду, Кэти), что я больше не расположен давать кому-то власть над собой. Я буду независим и неуязвим.
— Понятно. Мы с вами схожи, Хитклиф, мы оба от природы одиночки. Свои воспоминания, обиды, клятвы мы хороним в сердце, скрываем от всего мира, однако ими определяются все наши чувства, все наши действия. Ведь вы таковы?
— Да.
— И я тоже. Подобное стремится к подобному; я интуитивно распознал в вас товарища по несчастью. — Он протянул руки через стол и, глядя прямо в глаза, сжал мои ладони. — Коль скоро мы одинаковы в своей первичной сути, мы можем понять друг друга куда лучше, нежели люди, сходные внешне, но внутренне различные. Я прав, Хитклиф?
— Возможно; эта теория нуждается в доказательствах.
— Отлично, — отвечал он. — Мы нашли одну общую черту, но она глубоко укоренена. — Он резко выпустил мои руки и поднял вазочку. — Отведаете бланманже?
Он протянул мне вкусно пахнущую белую массу; я отказался. Он положил себе внушительную порцию.
— Итак, полагаю, ваши возражения мы отмели, — проговорил он, с удовольствием проглотив несколько ложек десерта. — Теперь подумаем, как будем осуществлять наш план. Сколько вам лет? Семнадцать? Восемнадцать?
Я кивнул. Я не знал, сколько мне лет, поскольку неизвестно, в каком возрасте меня привезли на Перевал.
— И вы… сколько лет вы учились у доброго сельского причетчика?
— Четыре или пять.
— Чему он учил вас, кроме грамоты?
— Письму и счёту, немного латыни, немного истории, немного естествознанию.
— Надо думать, самую малость. Но фундамент у вас есть, и мы будем строить на нём. Каждое утро, начиная с завтрашнего, вы будете проводить в библиотеке. Вы не выйдете оттуда, пока не усвоите урок, который я вам задам. Каждый вечер за ужином я буду проверять ваши успехи либо неуспехи. Ясно?
