Голос у нее прервался, и она смахнула вышитым платочком набежавшую вдруг слезинку.
— Ежели будете у нас, милости просим, — поклонилась она братьям. — Наш дом для вас завсегда открыт.
Словом, простилась Манефа Ильинична с ними, как с родными.
За тридцать четыре года жизни у Альберта Карловича было много женщин. Девиц не было ни одной. Правда, за девицу выдавала себя Машенька Лячкова, однако на поверку оказалось, что это не так. Когда Факс спросил ее, как получилось, что она до него уже была женщиной вопреки ее утверждению, она, скромно потупясь, ответила:
— Так вышло. Случайно.
Как становятся женщинами случайно, Альберт Карлович примерно догадывался, посему далее распространяться на сию тему не стал. Так что выходило, что первой девушкой в его жизни случилась его законная супруга Серафима Сергеевна Елагина, которая в сей момент лежала с ним в постели и неумело отвечала на его поцелуи.
— Милый, — шептала она, жарко дыша ему в лицо. — Милый.
Конечно, то, что Серафима до него не знала любовных ласк и даже никогда до того не целовалась, возбуждало до чрезвычайности. Ему страстно хотелось как можно скорее войти в нее, испытать миг сопротивления и почувствовать всю сладость завоевания девственной плоти, никогда до этого не знавшей мужчины. Ведь Серафима словно являла из себя книгу, ни разу не читанную и даже не бранную в руки, предназначенную только для него одного. И, чтобы прочесть сию книгу от начала до конца, надлежало бережно перелистывать страницу за страницей, разрезывая их аккуратно и не спеша, дабы не повредить листов.
Он начал с прелюдии. Они долго целовались, обнимая друг друга, трепеща и млея в сладостной неге. Альберт с наслаждением истинного гурмана пробовал пухлые губки Серафимы, пускал ей в рот свой язык, и скоро заметил, что она пытается делать то же самое.
Далее Альберт стал сочетать поцелуи с прикосновениями. Они были нежны и ласковы, и когда он касался грудей Серафимы, по телу ее пробегала сладкая дрожь.
Мешал пеньюар.
Факс легонько приподнял плечи Серафимы над подушками и стал стягивать с нее рубашку. Она помогала ему, и, когда пеньюар был отброшен на пол, два великолепных белых полушария, слегка покачиваясь, вызвали в нем такой прилив желания, что он был готов броситься на Серафиму и если не испить сладость ее тела, то уж точно съесть без остатка. Все же ему достало сил сдержаться, и он стал перелистывать книгу Серафимы неторопливо и последовательно, листочек за листочком. Ведь и изысканное блюдо тем слаще, ежели не набрасываться на него враз и заглатывать без меры кусищами, а пробовать кусочек за кусочком, чувствуя вкус и смакуя.
Продолжая целовать Серафиму, он страстно ласкал ее груди, гладил плечи и живот. Когда же припал к груди губами, тесно прижавшись к ней и упершись в ее бедро затвердевшей, как железо, плотью, Серафима, порывисто вздохнула, запрокинула голову, и он услышал ее протяжный и блаженный выдох:
— А-ах…
Ее стон почти лишил Факса рассудка. Неистовство столь долго сдерживаемой страсти затребовало выхода. Продолжая одной рукой ласкать грудь, другою он начал скользить по ее животу ниже, ниже, пока не коснулся пояска панталон. Его ладонь легла на пухлый холмик меж ее ног, Серафима вздрогнула, и он вновь услышал короткий стон. С трудом протиснувшись ладонью меж ее плотно сжатых ног, Факс стал поглаживать этот холмик, а затем провел пальцем по складочке в самом его центре. Она непроизвольно чуть раздвинула ноги, и он почувствовал, что пора перевернуть еще страницу. И, отняв от сладкого холмика ладонь, он скользнул рукою под шелк ее панталон. Серафима судорожно вздохнула, рывком повернулась на бок и, схватив голову Факса в свои ладони, стала осыпать его лицо поцелуями.
— Милый, — снова зашептала она плохо слушающимися губами, — любовь моя, как долго я ждала тебя, как долго…
Факс молчал. Одной рукой он крепко обнял Серафиму, а другой, раздвинув пальцами жесткие волоски, стал нежно, но настойчиво ласкать мягкий венчик над влажными набухшими складками.
Серафима выгнулась и еще теснее прижалась к нему. Факс высвободил из-под нее руку, схватил ее ладонь и с силой притянул к своей пылающей плоти. Коснувшись ее, Серафима на миг замерла, не зная, что делать. Потом осторожно и робко погладила пальчиками бархатистую поверхность, все время несколько тревожно прислушиваясь к порывистому дыханию мужа. А когда, обхватив его плоть, она инстинктивно стала водить по нему рукой, Альберт понял, что пришла пора перевернуть еще одну страницу. Опрокинув ее на спину, он встал на колени и стянул с нее панталоны. А затем лег на нее, рывком раздвинул ноги и, впившись губами в грудь, двумя толчками вошел в нее.
Она даже не вскрикнула от боли. Только открыла глаза и какое-то время смотрела перед собой, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. Альберт, уткнувшись лицом в ее грудь, продолжал двигаться в ней, а она лежала с открытыми глазами, и в голове ее звучала только одна мысль: Женщина… Она стала женщиной!
Потом ее глаза затуманились. Факс двигался в ней все неистовее и быстрее, и тело стало будто полниться чем-то горячим, все больше, больше. Альберт вдруг застонал и замер, и она почувствовала короткие толчки. Потом еще и еще. Тотчас вслед за этим ее охваченное страстью тело содрогнулось, волна неизбывного блаженства накрыла ее, и она излилась горячими соками, переполнявшими ее тело. И перестала существовать.
Этой ночью они предавались любви еще дважды.
Когда Серафима пришла в себя и вспомнила, что произошло с ней несколько минут назад, она, переполненная благодарностью, нежно прикоснулась губами к подбородку мужа и прошептала:
— Благодарю тебя…
— Да будет тебе, — довольно улыбался Факс, по инерции отвечая на ее поцелуи. — Это я должен быть благодарен тебе за то, что ты подарила мне свою невинность.
— Глупыш, — улыбнулась в ответ и она, целуя ладони супруга. — Я столько лет ждала этой ночи. Зато теперь можно и умереть.
— Вот теперь-то умирать как раз не надо. Мы еще с тобой только начали.
— Правда?
— Абсолютно.
— Значит, — она даже чуть затаила дыхание, — тебе понравилось… со мной?
— Разумеется, — поспешил успокоить ее Альберт. — Как такая сладость может не понравиться?
Он немного помолчал и спросил:
— Тебе было очень больно?
— Нет, — отвечала она, светясь в темноте улыбкой. — А может, да, я не помню.
— А у тебя все… получилось?
— Что все?
— Ну, у тебя получилось то, что получилось у меня?
— Кажется, да, — поняла, наконец, Серафима, о чем спрашивает муж. Муж! Настоящий, как у всех. Да нет, много лучше, чем у всех!
