не чувствовал. Она села на меня и не двигалась совсем. Такое впечатление, что у нее там две маленькие ручки, нет, скорее ротик с язычком. Я чуть не умер от удовольствия. Но это еще не все. Она сказала, что это начало пути. Жаль, я жениться на ней не могу. В первой же русской церкви венчался бы с ней. А как она танцует, так это только видеть надо. Вот так дружище. Но это по секрету и только тебе, твое слово кремень, я знаю это.
Карета была экипирована. Гроб красовался наверху. Чемоданы уложены в багажное отделение. Сбор окончен. Облонский с Волковым обнялись и трижды поцеловались. Облонский перекрестил карету, и они уехали. До магазина старьевщика было не далеко. Дагу долго выбирала, а потом еще дольше примеряла платья. Выглядела она в них потрясающе. К платьям были куплены шляпки с вуалью, перчатки, туфли и прочая мелочь для женского туалета. Семен мало, что смыслил в этом деле. Он предпочитал женщин вовсе без платья. Но тут возникла еще одна проблема, под все эти платья нужно было совершенно другое белье. Выручил хозяин магазина, он послал посыльного в другой магазин и тот все купил, как распорядилась Дагу. Вот теперь можно было и в путь. До заставы карета доехала быстро, потом произошла заминка. Все кареты, выезжающие из города, должно было осмотреть. У Семена была бумага подписанная консулом Облонским, которая освобождала карету от досмотра, но полиция не обратила на нее внимания. Семен и графиня легко прошли досмотр. Дагу в новом одеянии и в шляпке с вуалью выглядела настоящей графиней, отличить подлог могла, только сама графиня Ториччели, но таковой не существовало в природе, значит, и разоблачить обман, было не кому. Стал вопрос о досмотре гроба с покойником. Семен был спокоен и не сопротивлялся этому. Как только приподняли крышку гроба, оттуда пошла такая вонь, что полицейские замертво попадали с кареты. Семен улыбнулся. Надо было Ваське два золотых дать, сейчас бы пришлось гнать карету и неизвестно, чем бы это все кончилось. С таким запахом карету пропустили моментально. Они ехали минут тридцать после досмотра, когда Семен вдруг вспомнил о Кошта. Он приказал кучеру остановиться, а сам полез наверх и приоткрыл крышку гроба.
— Кошта, ты там жив еще?
— Даже не знаю. Еще минут пять, и я бы точно околел. Хорошо, что я, перед тем как лечь в гроб проковырял в нем отверстие, иначе бы мне хана.
Кошта сел. В руке у него было раздавленное яйцо.
— Да выбрось ты его Христа ради, сказал Семен. Теперь этой вони до самой России хватит.
Кошта с отвращением выбросил яйцо.
— В карету не пущу, вонь от тебя идет. Сядь рядом с кучером. Проветрись маленько. До итальянской границы тебе в гробу делать нечего.
Так они и ехали. Останавливались на постоялых дворах и в гостиницах, если были таковые, так и доехали до итальянской границы. Тут бумага Облонского имела вес для пограничной стражи, а может и дух тухлого яйца не выветрился еще, кто знает, но их больше не досматривали. Проехав еще несколько верст, Семен приказал слугам снять гроб с кареты и выбросить его в овраг.
— Все, Митьку считай, похоронили. Так Кошта, теперь и Кошты нет, а есть, дай глянуть в подорожную, тьфу ты, Иван Иванович Иванов. Вот Облонский гад удружил с фамилией, хорошая шутка, узнаю гусара. Похож ты на Иванова как арап на татарина. Ладно, в России, что-то да придумаем для тебя попроще. Ты уже проветрился, полезай в карету.
Тут возмутилась Дагу, то есть графиня Ториччели.
— Зачем он нам нужен в карете, пусть едет с кучером, ничего с ним не станется. Тут и так мало места. А у нас с тобой до самой России любовь одна будет. Ты сдержал свое слово, а нам графиням, так же свое слово держать надо.
Дагу лукаво посмотрела на Семена.
— Так и я не возражаю. С кучером, так с кучером. Все поехали.
И графиня держала свое слово до самой границы России. Каждый день она придумывала все новые ласки. Семен ждал, когда она уже повториться, но все шло как в тысяче и одной ночи. Только все это было днем. Ночью, они, обнявшись, спали до самого утра. Чем ближе к России, тем становилось все холоднее. Лакеи уже не могли ехать на уступе кареты, Семен нанял им извозчика. По заснеженной дороге карета ехала медленно, но все же двигалась вперед. Дагу никогда прежде в своей жизни не видела снега. Как она радовалась ему. Шубка на ней была дрянь полная, для Рима может и хорошая, а для России, разве что, годилась на облучок под зад для ямщика, чтобы ни отморозить причинное место. Но, все равно, она была в ней прекрасна. Кошта в овчинном тулупе выглядел еще более потрясающе. Самый страшный разбойник, по сравнению с ним, выглядел ангелом, воплоти. Семен и Дагу под овчинными тулупами продолжали наслаждаться любовью. Дагу так его целовала, что Семену и близость была уже не нужна. Но любой мужской силе нужен, бывает и длительный отдых, хотя бы на сутки, даже для гусар. Вот эта нужда и наступила. Семену был интересен рассказ Кошта о его жизни, да и подумать о судьбе Кошты было нужно. Что ему делать в России? У Дагу он ни чего не спрашивал, выучит русский и сама расскажет, а так бы он не понял и половину ее рассказа. С Кошта было проще, он понимал полностью его речь. Так Кошта впервые оказался в карете.
Расскажи Кошта о своей жизни, ты обещал это сделать. Скоро Россия. Я хочу все знать о тебе.
Расскажу я вам Семен Андреевич все как на духу. Родился я в португальской деревушке, что у подножия гор расположилась. Не в бедной семье, были соседи гораздо беднее нашей семьи. Было у нас хорошее стадо овец и коз. Из молока делали сыр и продавали его вместе с шерстью на базаре. Семья у нас была большая, семь душ детей. На жизнь хватало, жили не впроголодь. Вот это и все радости в жизни. Я последним родился, и рассчитывать на наследство не мог. Мне было шестнадцать лет, когда я ушел из дома искать счастья. Записался в армию, трудно мне было сначала, и били и плохо кормили. Слава Богу, что нас быстро разбили. Я вперед не рвался и остался жив. Подержали в плену, но нас же кормить надо, вот и предложили у них служить. Я
