Он пытался сосредоточиться на воспоминаниях о Люциусе, воображал, что ухаживает за братом, согревает его своим теплом. Но Сабрина, в отличие от Люциуса, была такой маленькой! Он, должно быть, подавляет ее своим весом и размерами!
Филип слегка потерся подбородком о ее макушку. Будь он проклят, если еще раз покинет Лондон на Рождество!
Но тут сообразил, что, не окажись он случайно именно в этом месте в эту минуту, девушка бы наверняка погибла. Он не допустит этого! И только сейчас осознал, как хочет увидеть ее улыбку, огонь в невероятных фиолетовых глазах, услышать звонкий смех и жизнерадостный голосок, пусть и болтающий всяческие милые глупости… не важно, главное, чтобы она была живой и здоровой.
Он коснулся губами ее волос. Больше никаких жалоб! Филип никогда не верил в потусторонние силы и слепой рок, внезапно и полностью менявший жизнь человеческую, давая ей совсем иное направление. Нет, он всегда считал, что человек — хозяин своей судьбы и волен изменять ее по своему усмотрению. Что же, возможно, он и ошибался. Провидению было угодно, чтобы он, сбившись с пути, встретил Сабрину и принял на себя ответственность за ее жизнь. Правда, хотелось бы знать, что из всего этого выйдет.
На следующее утро он проснулся весь в поту, с затекшей спиной и едва не застонал от боли в плече. Но тут же облегченно вздохнул и радостно заулыбался, обнаружив, что Сабрина тоже в испарине. Жара больше не было!
— Дело идет на поправку, милая, — пробормотал он, целуя ее в висок, и, осторожно отодвинувшись, сполз с кровати. Девушка тут же свернулась в клубочек и мирно засопела. Филип несколько минут стоял неподвижно, прислушиваясь к ее глубокому мерному дыханию.
— На этот раз я победил! — триумфально провозгласил он в тишине комнаты, испытывая в этот момент невыразимый восторг. Он не чувствовал себя столь счастливым с того дня, как Роэн и Сюзанна посетили Динвитти-Мэнор и сумели найти ключ к местонахождению клада. Давно уже Филип не был так доволен собой!
В комнате стало холодно. Он разжег огонь в камине и отправился вниз, чтобы согреть воды и помыться. Вздыхая от блаженства и наслаждаясь собственной чистотой, он вытерся и уныло воззрился на груду грязного белья. Но иного выхода не было: виконт Деренкур принялся за дело, представляя потрясенную физиономию Дамблера при виде хозяина, энергично трущего белую батистовую рубашку в тазу с грязноватой водой.
Филип развесил белье на спинках стульев, окружавших большой деревянный кухонный стол, натянул последнюю чистую рубашку, панталоны и вернулся в спальню. Девушка по-прежнему спала, повернувшись к нему спиной. Лоб оставался холодным, но халат был влажен от пота. Черт возьми, как же он не догадался ее переодеть!
Филип осторожно стянул с нее халат, стараясь не разбудить, и против воли стал восторженно рассматривать девушку. Как она прелестна, особенно теперь, когда чуть разрумянилась! Кустик волос на венерином холмике немного темнее локонов на голове. Он хотел коснуться ее. Погрузиться в женскую плоть. Господи, неужели нельзя думать о чем-то другом! Хорошо, он сосредоточит свое внимание на самых невинных частях тела. Белоснежные руки с длинными пальчиками… Наверное, она играет на фортепьяно. Ну вот, может же он владеть собой! А груди… такие круглые и упругие… нет-нет, он опять свернул не туда.
Филип уставился на ее ноги. Маленькие ступни с высоким подъемом, вполне пригодные для бега и ходьбы, как полагается хорошим ногам.
Но тут он, не выдержав, рассмеялся над собой.
— Прости, милая. Я изо всех сил пытаюсь держаться в рамках приличий. Прости, если считаешь, что у меня плохо получается.
Сабрина тихо застонала во сне, чем отнюдь не отвлекла Филипа от грешных мыслей.
Филип надел на нее белую мужскую рубашку, вынутую из комода, и хорошенько расправил. Она доходила до середины девичьих бедер. Вполне скромный вид. Но наверное, придется выстирать халаты, или бархат нельзя стирать?
Филип вгляделся в ее спокойное лицо, ставшее за эти дни таким дорогим для него. Как ни странно, это правда.
Сейчас ему все равно, даже если она окажется расчетливой подлой лгуньей, ведьмой или святой. В разговоре она казалась неглупой, остроумной и образованной, но по собственному опыту Филип знал, как легко идеал и совершенство могут обернуться злом и пороком.
Элейн. Он так давно не думал о ней. Говоря по правде, он вспоминал об этой женщине, только когда сталкивался с ней лицом к лицу в бальной зале или на приеме. И от души надеялся, что она несчастна в браке.
Сабрина все еще спала. Пора что-то поесть. Филип испек хлеб, вернее, некое подобие такового, и, вытащив из печи два каравая, буквально раздулся от гордости, несмотря на то что хлеб не подошел, да к тому же подгорел. Но главное, он был съедобен, и Филип сам, сам его состряпал! Настоящий мужчина должен выжить в любой ситуации. Караваи напомнили ему серые плиты, которые его рабочие вырезали из песчаника в каменоломне около Динвитти-Мэнор, когда потребовалось отремонтировать древнюю сторожевую башню времен королевы Елизаветы. Тот же песчаник пойдет на строительство новой башни с бойницами, которую он проектировал собственноручно все прошлое лето. Однако работы еще так и не начинались, возможно, из-за того, что он был слишком потрясен случившимся в Шотландии с Роэном и Сюзанной Кэррингтон. Впрочем, сейчас не время думать о той неправдоподобной истории! Филип позволял себе эти воспоминания, только когда оставался один и пил бренди в библиотеке, глядя в огонь и видя сцены, которые обыкновенный смертный и вообразить не мог.
Он надломил почерневший уголок каравая и, попробовав, поморщился. Правда, он не особенно голоден, иначе его изделие показалось бы ему таким же лакомством, как и чудесные блюда, которые готовила повариха в Динвитти-Мэнор. Но сейчас все это не важно. В их положении придется довольствоваться тем, что есть.
Сабрина не просыпалась, и Филип удовлетворенно кивнул. Сон для нее — лучшее лекарство.
Он старательно завернул караваи в салфетки из грубой ткани, найденные на кухонной полке, накинул пальто и отправился проведать Ташу. Стоило ступить за порог, как ветер, завывая, швырнул ему в лицо пригоршню колючих снежинок. Когда же наконец буран стихнет?
Филип взглянул на белую ленту каменной дорожки, вьющейся вокруг дома. Так или иначе, сюда вряд ли кто заглянет сегодня.
Таша, как обычно, при виде его тихо заржала. Он погладил бархатистую морду кобылы и засмеялся, когда она игриво толкнула его в грудь.
— Знаю, милая, тебе все до чертиков надоело, но ничего не поделаешь. Еще несколько дней — и мы помчимся отсюда резвым галопом. — И, поглядев на почти пустую кормушку, добавил: — Правда, я в этом сомневаюсь. К концу нашего заключения ты так разжиреешь, что едва сможешь переставлять ноги.
