Он пожал плечами, и у нее не осталось сомнений в участи старика и ему подобных, если помощь так и не придет.
Решимость пришла на смену ее усталости. До этой минуты Оливия думала только о том, как поскорее оказаться в Пекине. Убедиться, что тете с дядей не грозит опасность. Теперь у нее появилась еще одна причина, по которой следовало как можно скорее добраться до города, – необходимость организовать помощь беженцам.
– Но ведь в беде оказались не только люди на дорогах, верно? – прошептала она, когда они вернулись к своим, и Льюис снова устроил Чен-Ю у себя на спине. – Есть еще миссионеры в ближайших от Пекина миссиях. Вряд ли им уже известно, что «боксеры» продвинулись так далеко на юг. Их нужно предупредить и проводить в город.
Льюис устало кивнул.
– К несчастью, очень немногие жители Пекина отважатся на такой риск. Первым делом нужно потолковать с Моррисоном, пекинским корреспондентом «Таймс». Когда-то он повел экспедицию в Новую Гвинею. Там его бросили с двумя копьями в груди, приняв за мертвого. Он один и безоружный прошел пешком всю Австралию, а потом пробирался от Шанхая к бирманской границе. Он без промедления объедет ближайшие миссии.
Оливия вспомнила, что встретила корреспондента «Таймс» на одном из званых вечеров леди Макдоналд. Красивый мужчина лет тридцати пяти, он, судя по виду и решительным речам, сразу согласился бы с планами Льюиса. Его представили ей как доктора Моррисона, и в его речи слышался легкий шотландский акцент. Очевидно, у доктора Моррисона и Льюиса Синклера, кроме бесстрашия, было еще много общего.
– А с кем еще? – выпалила она. Льюис нахмурился.
– С молодым Шамо, швейцарским владельцем «Отель де Пекин».
– И это все? – ахнула она.
– Есть еще пара бродяг и авантюристов, готовых покинуть безопасное убежище и броситься спасать невинных. Но вряд ли я сумею собрать отряд больше чем из полудюжины человек.
Оливия недоверчиво покачала головой. Она сразу же отправится к Филиппу, тот поговорит с посланником, и вскоре из Пекина вышлют спасательные партии.
Тяжело дышавшая Лань Куй, шедшая чуть сзади, споткнулась, и Оливия подбежала к ней. Очевидно, женщина так устала, что нести ребенка ей было не под силу.
Руки Оливии болели, ноги налились свинцом. Она едва держалась на ногах от усталости, но все же молча взяла плачущего младенца у Лань Куй и снова прижала к плечу. На этот раз она прочла во взгляде Льюиса искреннее восхищение и с бешено бьющимся сердцем, быстро отвела глаза. Не дай Бог, он догадается о ее чувствах.
Идти под солнцем стало еще труднее. Пекин чернел на горизонте, как мираж. Город мечты, с высокими зубчатыми стенами. Постоянно в поле зрения, а добраться до него казалось невозможным…
Облака пыли, поднимаемые тележками, душили путников. Жара угнетала. Их толкали со всех сторон, и Оливия втайне удивлялась, как еще способна передвигать ноги. Очевидно, выглядела она так, что Льюис тихо скомандовал:
– Немедленно отдайте ребенка Лань Куй.
Оливия оглянулась, увидела полузакрытые глаза и неровную походку Лань Куй и покачала головой. Льюис не стал спорить, просто подвинулся ближе и взял ее за руку. Оливия не протестовала. Не пыталась вырваться. На это не было ни сил, ни желания. Чен-Ю по-прежнему цеплялся за шею Льюиса, моргая усталыми глазенками. Даже спина леди Гленкарти потеряла безукоризненную прямизну. Но больше всего Оливии было жаль дядю. Пережитые испытания оставили на нем свою печать. Бедняга словно состарился на десять лет. Он не привык к физическим нагрузкам, и долгий путь вкупе с постоянной угрозой нападения сказались на нем не лучшим образом.
Изнемогая от тревоги за дядюшку, она не смотрела, куда идет, и оступилась. Льюис успел удержать ее и, несмотря на все возражения, взял у нее ребенка. Но прежде слегка подвинул Чен-Ю, чтобы легче было нести второго малыша на руках.
Освобожденная от бремени, Оливия устало плелась рядом с Синклером. Пыль запорошила глаза. Приставив козырьком руку ко лбу, Оливия попыталась определить, далеко ли еще до Пекина. На ее затуманенный взгляд, стены ничуть не стали ближе. И никогда не станут. Она понимала, что со стен явно видна их жалкая процессия, но ни один всадник не вылетел из ворот Тяньаньмэнь, чтобы поспешить им на помощь.
– Осталось не более часа, – ободрил Льюис, словно пронзая дымку ее усталости сиянием черных глаз.
Девушка откинула с нежной щеки прядь волос и нерешительно улыбнулась. В этой улыбке так странно сочетались невинность и чувственность, что Льюис едва не задохнулся. Эта девушка, отважная и прекрасная, действует на него так, как ни одна женщина, кроме… Жемчужной Луны. Он и не думал, что когда-нибудь еще испытает нечто подобное.
Но тут Льюис вспомнил жениха, ожидавшего ее во французском посольстве. Наверное, он не похож на неприятного молодого дипломата, которого он сбил с ног ударом в, челюсть.
– Я вижу желтые крыши Татарского города! – вдруг радостно воскликнула тетка.
Оливия протерла глаза. Сорокафутовые толстые стены словно вырастали из опаленной солнцем земли. Над ними поднимались желтые крыши помещений для стражи, а над крышами виднелись знакомые очертания Белой Дагобы.[3] Выше уже ничего не было, и Оливия впервые поняла почему. Более высокие крыши, как считали китайцы, пронзали небо и оскорбляли Фэн-шуй.
Путешествие почти окончено, но Оливия, почему-то не разделяла искреннего облегчения тетки. Добравшись до города, сестра Анжелика с детьми, скорее всего, отправится в англиканскую миссию и возьмет с собой Лань Куй и младенца. Тетя, дядя и леди Гленкарти немедленно устремятся в британское посольство, а Оливии придется последовать за ними. Льюис Синклер будет разыскивать доктора Моррисона и месье Шамо. По всей вероятности, они больше никогда не увидятся.
Оливия смотрела на него, на его четкий профиль, густые черные волосы, пружинистые, как вереск, и горло сжималось все сильнее.
Наконец они достигли южных ворот Внешнего города и медленно двигались в толпе по насыпной мостовой, которая была специально сделана повыше, чтобы зимой, когда земля раскисала от дождей, можно было спокойно пройти по мелкому гравию. Ворота Тяньаньмэнь, ведущие в лежавший впереди Татарский город, были совсем недалеко, и леди Гленкарти и Летиция жадно уставились на них. Их изрядно помяли во Внешнем городе, но оказалось, что в Татарском городе творится настоящий хаос.
Насыпная мостовая превратилась в улицу шириной шестьдесят футов. По обеим сторонам тянулись в три ряда наскоро сооруженные из бамбуковых циновок лотки и лавчонки. Это был город канатоходцев и жонглеров, предсказателей и уличных торговцев, которые когда-то так завораживали Оливию. Но теперь этому пришел конец.
