Это был мой первый день в Эннсе.
За ним последовали не менее захватывающие события.
Я сживалась с Эннсом, и это было нетрудно. После успеха «Юной спасительницы» я стала восходящей звездой города. Не проходило и дня, чтобы меня не пригласили в какой-нибудь дивный дом на выступления певцов, пианистов, на театральный вечер или в частный концерт. Эрмина всюду сопровождала меня с пылающими от гордости щеками и упивалась моим триумфом.
Я ела вместе со взрослыми. Мне разрешалось подпевать в мужском хоровом обществе. Меня позвали в союз юных дев, где я снова встретила Галлу и Эмзи Кропф. Фройляйн Шёнбек сразу же пригласила меня на чай и взяла на репетицию церковного хора. Так что мое первое письмо в Вену было просто напичкано рассказами о моем успехе в обществе, и если бы мама была со мной, я была бы счастливейшим человеком на свете.
Чтобы ничего не утаить, скажу, что поначалу я плакала каждую ночь. Потом это прошло, жизнь в большом отеле настолько захватывала своей экзотикой и новизной, что я все меньше ощущала отсутствие маменьки.
«Черный орел» и впрямь был первым домом в Эннсе. Все, кто имел ранг и имя, останавливались у нас: министры, посланники, высшие иностранные офицеры, высочайшие чиновники и члены императорской семьи, сопровождаемые слугами в ливреях, с импозантными сундуками с одеждой, шляпными коробками, ручным багажом и тем узнаваемым сладким ароматом большого света, который был для меня нов и казался неотразимым.
— А кто сегодня приехал? — был мой первый вопрос за завтраком.
И всегда оказывался какой-нибудь интересный гость.
Приезжали не только мужчины.
Каждую неделю появлялись одна-две изысканные дамы из отдаленнейших провинций нашей монархии, чтобы навестить своих сыновей, которые проходили здесь военную службу. Платили их долги, призывая к бережливости, приводили в восхищение весь Эннс своими платьями, шляпами и украшениями, раздавали щедрые чаевые и уезжали.
Иногда я сама угадывала, кто остановился у нас в отеле. Если в холле пахло тяжелыми сладкими духами, значит, русские офицеры.
Если прачки жаловались на двойную работу, я уже знала, что прибыли румынские офицеры. Румыны были еще тщеславнее русских. Носили тесные корсеты под мундирами и даже подкрашивались: румянили щеки, чернили брови. От грима их постельное белье пачкалось ежедневно, и каждое утро приходилось стелить свежее, а чаевыми они не очень-то баловали.
Если слышались голоса, приглушенный смех, пение и музыка из красного салона, это означало: «господа с секретной миссией». Однажды у нас остановилась даже труппа мавров с импресарио мистером Уайтом, они дали танцевальное представление в «Пивной бочке» на Фрауенгассе, о котором долго еще вспоминали в городе.
Но самыми привлекательными гостями были, конечно, Габор и его папа́. Жаль, что их редко приходилось видеть. Отец Габора был очень богатым человеком, крупный помещик и конезаводчик, шестидесяти пяти лет, вдовец уже в третий раз.
Он прибывал в Эннс личным поездом, состоявшим из четырех вагонов: в одном был салон, в другом кухня, третий предназначался для прислуги, а в четвертом перевозили лошадей, поэтому стены его были обиты мягким войлоком, чтобы горячо любимые лошади не поранились в пути.
Поезд генерала был предметом пересудов всего города. Как и его дорожный ночной горшок из резины. А также парикмахер Тамаш, с которым он изъяснялся исключительно на латыни. Ну и, конечно, Чудо, приученный есть за столом с тарелки.
Габор с отцом занимали целый ряд элегантных комнат во втором этаже. Но лучше всех устроился Чудо — в золоченой пагоде с клозетом, которым он пользовался, как человек.
Кормили его тоже, как человека. Раз в неделю для повара генерала запрягали лошадь, и он в сопровождении Эрнё или мальчика Карла отправлялся в Линц. Там закупались лучшие фрукты, сушеные бананы и финики с Востока, все самое лучшее и дорогое, потому что сердце господина барона начинало неровно биться при виде своего любимца: «Живет в плену, бедный малый. Пусть, по крайней мере, не бедствует».
Я бы с удовольствием присоединилась к ним, не только потому, что город, с его театром и замком, расположенным на берегу Дуная с видом на Урфар, древние укрепления и Пестлингберг, был очень живописен, Линц манил своими бесчисленными магазинами, в которых можно было удовлетворить любую прихоть. Там продавалось все, что привозили пароходы австрийского Ллойда из далеких морских странствий. Со строительством железной дороги Линц все больше превращался в главный перевалочный пункт крупных морских портов Гамбурга и Триеста, который вот уже пятьсот лет принадлежал Австрии и служил воротами монархии в большой мир.
Мне ни разу не разрешили поехать вместе с ними, но всегда привозили из Линца дорогие подарки: волосатые кокосовые орехи из голландского Индокитая, твердые розовые плоды колючей вишни из страны мандаринов, зеленый длинный, как меч, банан, толщиной с руку, который жарили на огне и ели как овощи, шестикилограммовый ананас. И все с комплиментами от генерала.
Да, Его Превосходительство Зольтан Бороши стал вторым моим покровителем, неизменно щедрым, когда это касалось Эрмины или меня. Не забыл он и о своем приглашении на ужин. Во вторник 13 июля в девять часов вечера он ждал нас к себе в гости. «Раньше не получится, — просил он передать нам. — Требуется время на подготовку, но всех ждут сюрпризы. А до этого, как уже было сказано, мы вряд ли увидимся».
Они с Габором все время в разъездах, страшно заняты скачками, бегами, приглашениями в близлежащие замки и гарнизоны. Прежде всего посещались все летние балы, потому что секретная миссия генерала заключалась в подыскивании невесты. Он снова собирался жениться. Еще до осени.
С этой целью он, взяв на полгода отпуск, объездил Вену, Грац, Кронштадт, Аббазию и Меран, но отовсюду возвращался без невесты. Эннс был его последним пунктом. Уроженки Верхней Австрии считаются самыми желанными невестами. Вот почему генерал появился в нашем городе.
Разумеется, это было строго секретно, но, как часто бывает, секрет генерала распространился по городу, словно эпидемия, и к этому моменту всем — от господ в замке до последнего трубача в казарме — было известно, что генерал фон Бороши в четвертый раз ищет себе жену.
Последствия были более чем очевидны. Если он обедал в отеле, к его столу устремлялся поток знакомых: родители с дочерьми на выданье, иногда еще совсем невинными детьми, но уже затянутыми, накрашенными, разряженными; множество добрых друзей с засидевшимися сестрами, племянницами, кузинами тоже совершенно случайно обедали у нас. Все вместе пили черный кофе и много смеялись. Во всяком случае, вокруг генерала увивались толпы, и об одиночестве вдовца не приходилось и говорить.
