— А мама?
— Знаешь, с мамой у меня не получается говорить так откровенно, как с тобой. Когда у меня случилось два выкидыша… Ох, ты ведь не знал об этом, да, Чарльз?
— Нет, я как раз хотел спросить тебя… о пяти беременностях.
— Один раз это случилось на четвертом месяце, а другой — на шестом. «Не переживай, в следующий раз все пройдет хорошо» — вот все, что сказала мне мама. А что Доусон? Он сделал вид, будто ничего не заметил, на меня он, кстати, тоже некоторое время не обращал внимания. Ведь я не оправдывала его надежд, не укладывалась в график увеличения поголовья.
— Дорогая, ты преувеличиваешь?
— Нет, Чарльз, нет, и ты знаешь, что я права. Тебе Доусон никогда не нравился.
— Мне казалось, — Чарльз отвел глаза, — что он староват для тебя. Когда ты вышла замуж, мне было всего девятнадцать, и ты моя единственная сестра. Мы всегда так дружили. Ты права, он никогда мне не нравился. И хочу спросить тебя, если дела обстоят именно так, почему ты не уйдешь от него? Ты могла бы вернуться к родителям.
— Ах, Чарльз, не говори глупостей. Что происходит с женщиной, покинувшей мужа? Виноватой всегда оказывается она. И потом, ты уверен, что он отдаст мне детей? Он каждый день учит Джона ездить верхом, несмотря на то что мальчику всего четыре года. И у Грейс уже есть свой пони. А вот Артур его мало интересует, и все потому, что мальчик часто плачет. Муж винит в этом Томпсон. Ему кажется, что няня слишком молода. Но ей уже двадцать три, а детей нянчит с четырнадцати лет. Я сказала Доусону, что уж если она не может успокоить Артура, то и никому с этим не справиться.
— Но я что-то не слышал, чтобы он здесь плакал.
— Это и странно. Мы здесь вот уже целую неделю, а Артур ни разу не заплакал ночью. Может, тут молоко другое? О Чарльз, я, наверное, огорчила тебя своими откровениями?
— Да уж, не порадовала.
— Забудь об этом. Расскажи лучше, где собираешься проводить отпуск в следующем году?
— Еще не думал.
— Снова во Флоренции?
— Не исключено.
— Тебе стоит написать о ней книгу. Впервые ты оказался во Флоренции в восемнадцать лет и с тех пор каждый год туда возвращаешься. Наверное, под впечатлением от этого города ты стал писать о старинных зданиях.
— Может быть, и так, хотя подобные здания стали интересовать меня задолго до этого.
— Но здесь тебе не найти ничего похожего на виллу Медичи в Кафаджиоло и на те охотничьи домики, что покорили твое сердце.
— Ты права, и тем не менее я не пишу об античном мире. Иногда бывает сложно описывать современность. Но ты себе не представляешь, сколько у нас на севере замков и старинных усадеб. В Нортумберленде они встречаются на каждом шагу. Да что далеко ходить, всего в четырех милях отсюда, в Феллбурне, есть несколько чудесных зданий восемнадцатого века, укрытых под сенью тенистых аллей.
Он умолк, когда дверь гостиной отворилась и вошли братья. Реджинальд сменил мундир, в котором был во время ужина на темные брюки и домашнюю куртку из синего бархата. Генри, напротив, остался в сутане.
— Боже, ты все еще ешь!? — воскликнул Чарльз, заметив, что Генри облизывает пальцы.
— После ужина прошло так много времени, уже около двенадцати, и вообще это была всего лишь маленькая мышка…
— Неужели ты снял ее с елки?
— Элейн, я взял ту, что висела сзади, совсем незаметно.
— Генри, ты поросенок, вот ты кто.
— Нет, я всего лишь вечно недоедающий помощник викария.
— Уж кто-кто, а ты голодным не останешься, — возразил Реджинальд. — Послушай, мне все хотелось спросить, как тебе удалось получить отпуск?
— Я же тебе говорил. Мне делали операцию, вырезали аппендицит. Все произошло очень быстро и неожиданно. Одна минута, и я мог запросто оказаться в Раю.
— Но, как я понял, дело было три недели назад.
— Да, все так, но у его преподобия есть дальний родственник, которого он спит и видит на моем месте, поэтому я и получил отпуск по болезни, захвативший и празднички, а все для того, чтобы его дражайший Джонатан мог приехать помочь в рождественской службе. Мне эта служба нравится, но возражать я не стал, ибо знаю, что он так или иначе намерен отделаться от меня. К сожалению, наши взгляды во многом не сходятся. Его преподобие собирается брать плату за места на скамьях в церкви, кроме тех, что расположены позади колонн. Я не могу сказать, что категорически против платных скамей, пусть платят те, кто может это себе позволить, и то в разумных пределах. Викарию также не понравилось, когда я позволил себе поинтересоваться, не думает ли он, что врата Рая открываются только золотыми и серебряными ключами и, может быть, он верит, будто у врат стоит чиновник и выясняет родословную каждого.
— Неужели ты все это ему выложил? — усомнился Чарльз, смеясь от души вместе с остальными.
— Конечно же. Только так можно высказать ему свое мнение. Он принадлежит к типу людей, кто не вступает в споры.
— И что же он ответил? — спросил Реджинальд.
Генри облизнул палец и вытер его о сутану. Он сделал это так по-детски, что все расхохотались.
— «Вам многому предстоит научиться, мистер Фарье», — с важным видом изрек Генри и рассмеялся. — Но он не добавил, что лучший способ узнать жизнь — это перейти в другой приход, о чем он и позаботится. Так что, возможно, скоро я распрощаюсь с Мидлендом и снова окажусь в грязноватом Гейтсхеле или Сандерленде, на все воля Божья.
— Ах, Генри, знаешь, ты кто? — спросила Элейн, едва переведя дух от смеха.
— Да, знаю, — глядя на нее, ответил Генри. — Я один из юродивых.
— И что тебя потянуло в духовники? — с искренним удивлением воскликнул Реджинальд, устраиваясь на корточках рядом с сестрой.
Все трое вопросительно уставились на одетого в черную сутану брата, а тот, в свою очередь, задумчиво изучал висевшую над камином картину, изображавшую стадо на фоне пейзажа Шотландии.
— Сам не знаю, Реджи. Я много раз задавал себе тот же вопрос. Можно было бы сказать, что я пришел к этому постепенно, но это не было бы правдой. Оглядываясь назад, вижу, что все произошло стремительно быстро и так неожиданно, будто меня подтолкнули к этому решению. Да и к чему ломать голову, — он махнул рукой, — что есть, то есть. — Генри повернулся к Чарльзу и Элейн. — А ведь вы когда-то любили сидеть вот так. О чем сейчас говорили?
— О тех временах, когда мы были еще юными и наивными, — ответил за двоих Чарльз. — Вспоминали, как гадали на Рождество, что найдем утром в чулках. С каким трепетом мы ждали: удивятся ли родители, увидев свои подарки, отец — сигары, а мама — духи. И каждый год все повторялось снова, верно? — Он взглянул на сестру и братьев, те согласно закивали.
