Мей-Линг стала неуверенно подниматься по ступенькам, но, когда она оглянулась, чтобы взглянуть на провожатого, то обнаружила, что тот уже ушел. Затрепетав от испуга, она поднялась еще на один пролет вверх и дрожащим голосом позвала белого человека по имени. Это имя было хорошо известно в Сан-Франциско, а теперь ей довелось воочию убедиться, насколько он богат и могуществен. Мей-Линг не думала, что на свете могут жить такие богачи. Она смотрела на дорогие вещи, выставленные в доме для всеобщего обозрения – на все эти сокровища белых людей, которыми они привыкли гордиться: шелковые ковры, огромные темные картины, серебряные и хрустальные вазы, – смотрела, и не знала, что делать дальше.
Вдруг она услышала, как мужской голос крикнул: «Войдите», и двинулась по коридору на звук. Дверь в кабинет оказалась слегка приоткрытой, и она вошла. Хозяин дома сидел за широким столом, развалясь в кресле. Она поклонилась, и тогда он встал с места, подошел к двери и запер ее на ключ. Мей-Линг было снова испугалась, но потом вспомнила, что ее миссия связана с передачей значительной суммы денег и успокоилась, хозяин, очевидно, не хотел, чтобы прислуга проведала об этом.
Она достала сверток с деньгами из «секретного» кармана и положила его на стол.
– Вот арендная плата, которую вам посылает Ву Фенг, достопочтенный сэр, – почтительно сказала она.
Хозяин дома некоторое время стоял, опершись на стол, и пристально разглядывая ее, а потом засмеялся.
– Спасибо тебе, Лаи Цин, – проговорил он, продолжая улыбаться. – А хотелось бы тебе заполучить эти денежки назад? На этот раз в свое безраздельное пользование? И снова положить их в «секретный» карман?
При этих словах у нее перехватило горло, а глаза округлились от изумления, но она, тем не менее, спросила:
– Чем же может бедный Лаи Цин отплатить за такой подарок?
– Ты и в самом деле не знаешь? – последовал вопрос. Она почувствовала, как в голосе белого появились новые интонации и легкая хрипотца. Резко выбросив вперед руку, он схватил ее за плечо. Мей-Линг вздрогнула. Ей уже приходилось слышать подобные интонации в голосе мужчин, чувствовать на своем теле стальной капкан вожделеющих рук. Но ведь этот человек был уверен, что перед ним мальчик…
– Нет, сэр, нет… Вы не понимаете! – крикнула она. Но тот продолжал криво усмехаться:
– Что же это я не понимаю, малыш? Ты думаешь, я не понял смысла тех взглядов, которые ты бросал на меня, стоило мне появиться у Ву Фенга? Ты думаешь, я не в состоянии разгадать язык твоего тела, многозначительное выражение глаз и вкрадчивые движения твоих рук и ягодиц? Конечно же, я понял. Мы ведь отлично понимаем друг друга, мой маленький Лаи Цин? Я хочу получить от тебя то, что ты в состоянии мне дать, а ты хочешь получить то, что могу дать тебе я. – Он взял сверток с деньгами и протянул Мей-Линг. – Возьми. Я всегда щедр с теми, кто готов мне угодить.
Мей-Линг вывернулась из его рук и бросилась к двери. Белолицый господин рассмеялся – ведь дверь была заперта. Тогда Мей-Линг медленно повернулась и посмотрела прямо ему в лицо.
– Вы не понимаете, – снова сказала она на своем плохом английском языке. – Я не Лаи Цин. Я – Мей-Линг. Я – девушка.
Белолицый господин снова расхохотался.
– Неплохо, – с трудом проговорил он – его прямо-таки распирало от веселья. – Волк в овечьей шкуре.
Он грубо притянул Мей-Линг к себе и сунул руку ей между бедер. В изумлении он некоторое время рассматривал ее, как редкое животное, а затем, чуть не задохнувшись от смеха, потребовал, чтобы она сняла с себя одежду. Мей-Линг, дрожа от страха и унижения, отрицательно покачала головой, давая понять этому могущественному человеку, что скорее умрет, чем согласится выполнить его приказание. Но было уже поздно. Ее маскарад несказанно возбудил его похоть – для него она воплощала теперь соединение мужского и женского начал, – поэтому, буквально сотрясаясь от неудержимого желания, он бросился на девушку и повалил ее на пол. Задрав ей курточку до подмышек и спустив с нее черные скромные брюки, могучий краснолицый мужчина утвердился на ней и, не обращая внимания на ее стоны и крики, грубо овладел ею. Чтобы удовлетворить свою животную страсть, ему понадобилось всего несколько секунд, после чего он поднялся и спокойно застегнул брюки. Затем, усевшись вновь за письменный стол и поправив галстук, он холодно бросил:
– Можешь идти. И не появляйся больше в заведении Ву Фенга. Я не желаю более видеть тебя там.
Мей-Линг с трудом поднялась на ноги. Ее тело стало липким от излившейся в нее семенной жидкости, и ее трясло от отвращения и негодования. Ничего не ответив белокожему, она быстро привела в порядок свой нехитрый туалет и направилась к двери. Тогда он швырнул ей ключ от двери и пробурчал:
– Не знаю уж, какую игру ты затеяла, но предупреждаю, что она опасна и может кончиться для тебя плохо. Большинство мужчин куда злее меня и просто тебя убьют, узнав об обмане.
Мей-Линг тихо затворила дверь кабинета. Очень медленно она спустилась по роскошной лестнице и прошла через помпезный мраморный холл. Краем глаза она увидела, как в холле, словно чертик из коробочки, неслышно появился слуга-китаец, который полчаса назад открыл ей двери. Он подбежал к ней, взял за плечо и, хитро улыбнувшись, произнес:
– Мистер Хэррисон очень щедрый господин. Дай мне половину того, что ты положил в свой «секретный» карман, и никто ничего не узнает.
Мей-Линг пустыми глазами взглянула на китайчонка и механически повторила вслед за ним: «Мистер Хэррисон».
– Ну да, мистер Хэррисон, – нетерпеливо сказал слуга. – Гормен Хэррисон, мой хозяин, банкир. Он самый могущественный господин в Сан-Франциско.
– Я не взял у него никаких денег, – сказала Мей-Линг и, оттолкнув от себя мальчишку, побежала к выходу. Тогда имя «Хэррисон» ничего для нее не значило.
Мей-Линг позже с трудом могла припомнить, как она добралась до Китайского квартала и до своей темной норы-жилища. Там она содрала с себя испоганенную одежду и долго мылась в холодной воде, намыливаясь с таким остервенением, что даже засаднило кожу. После мытья она надела женскую одежду и легла на матрас, раздумывая, как быть дальше. Всей душой она любила мать и брата, но точно так же ненавидела всех мужчин на свете. Когда все следы были выплаканы, она пришла к выводу, что не в состоянии ничего придумать. Ей придется и впредь всех обманывать. Главное, не допустить, чтобы впредь к ней прикасались мужчины, – если кто-нибудь из этих грязных скотов попробует к ней приставать, она, не моргнув глазом, убьет такого человека.
На следующий день Мей-Линг нашла себе другую работу – носить на рынок овощи и живых кур в двух больших плетеных корзинах на длинном бамбуковом шесте, а по ночам она работала в другом игорном доме – куда более бедном и загаженном. Этот дом находился на попечении тонгов – бандитов, которые, помимо игорных столов, снабжали своих завсегдатаев опиумом. Покой заведения охраняли рослые молодцы с острыми, как бритва, ножами за поясом. Впрочем, Мей-Линг было на них наплевать – за годы странствий она ко многому привыкла, а головорезы тоже не обращали на худенького мальчишку никакого внимания. Единственное, что хотела Мей-Линг – это заработать побольше долларов, поэтому она трудилась в поте лица. Однако спустя несколько месяцев она обнаружила, что беременна.
