От стыда Катье закусила губу. Он был так близко, а мог стать еще ближе. Она ходила по краю пропасти и сорвалась.
Глаза вновь закрылись. Как страшно покидать спасительное уединение амбара! Душа не на месте, как после коротких супружеских визитов Филиппа. Однажды, когда из этого смятения родился мучительный шепот, сулящий что-то неведомое, Катье попросила мужа остаться... Но он лишь посмеялся над ней.
А теперь от одних поцелуев шепот вернулся. Торн заставил его звучать все громче, так что она сумела расслышать слова: Останься у него в объятиях – и ты познаешь то, заманчивое, непонятное...
Спала она беспокойно, сон все время прерывали навязчивые думы. Что, если тихонько проскользнуть мимо него в темноте и положиться на судьбу? Но стоило ей шевельнуться, мерное дыхание полковника нарушалось: он и во сне был начеку.
Она поднялась и подошла к двери, отряхивая солому с платья. Это движение помогло ей обрести уверенность в себе.
Англичанин стоял у колодца, раздетый до пояса, и обливался из ведра. Бесподобно вылепленный торс казался бронзовым в сером утреннем свете. Она увидела свежие шрамы на руках, на спине и один, ужасный, на боку. А под ними...
Вся грудь и спина располосованы белыми рубцами, самый большой проходит прямо над сердцем. Бож! Боже мой!– безмолвно выкрикнула она. Его били кнутом!
У нее перехватило дыхание. Бальзамом из бузины, валерианы, подорожника она смогла бы залечить вчерашние раны, но никакого умения не хватит, чтоб вытравить старые, наверняка затронувшие не только тело, но и душу.
– Царапины, мадам. В бою без них не обходится. Солнце наконец пробилось сквозь тучи, и капли в его темных волосах вспыхнули, точно алмазы.
Глаза их встретились и долго не могли расстаться. Он отвернулся первым. Катье вдруг осознала, что ее руки снова непроизвольно тянутся к нему, готовые исцелить истерзанное тело. Она смутилась и опустила их.
Он скрутил волосы, выжимая влагу, и его лицо предстало ей в профиль. Высокие скулы, чуть впалые щеки, прямой нос, твердые очертания подбородка. Небольшие морщинки у глаз она разглядела еще вчера, в свете фонаря. У других они появляются от частого смеха, но этого англичанина она не могла представить себе смеющимся.
От неловкости ей не пришло ничего на ум, кроме чопорного приветствия:
– Bon matin[1], полковник.
– Bon matin, мадам.
Он спустил ведро в колодец, вновь наполнил его, поставил на каменный приступок.
– Не хотите умыться?
Он натянул рубашку, оставив ее незастегнутой. Подошел, взялся за притолоку над головой Катье, и лицо оказалось совсем близко.
– Поторопитесь с вашим утренним туалетом, мадам. Мне ждать некогда. – Чуть отстранив ее, он скрылся в амбаре.
Напряжение внутри сразу отпустило. Броситься бы в поля и бежать, бежать отсюда куда глаза глядят. Не будь дурой! – одернула она себя, вспомнив о мертвой женщине. Одиночество не всегда ведет к безопасности. Будь у нее лошадь – еще туда-сюда, а так она уязвима, словно черный заяц на снегу. Вот уж в Лессине... Катье улыбнулась своим мыслям.
При виде холодной воды ее охватил озноб. По утрам она привыкла обливаться теплой. Неужели это было только вчера? Что, если ее маленькому Петеру тоже придется на рассвете умываться студеной водой?
Она опустила в ведро платок и стала обтирать им лицо и шею. Украдкой оглянувшись на дверь амбара, засунула мокрую ткань под вырез платья.
– Вы готовы? – Англичанин стоял в дверях уже одетый и одной рукой держал за повод вороного. – Я хочу добраться до Самбры, прежде чем стемнеет.
Катье вытащила из-за корсажа платок и приказала себе не краснеть.
– Не могу же я за минуту привести себя в порядок! – возразила она. – Мне еще надо причесаться... Да и платье зашить.
Бекет неторопливо сдвинул брови, глядя на локоны, выбившиеся из ее прически.
– Вы нарочно тянете время.
– Нет, я...
В глазах Катье вспыхнул страх, когда руки Торна потянулись к ее волосам. Он быстро вытащил все шпильки, ощущая рассыпающиеся под пальцами шелковистые волны.
– Вот. – Он подал ей шпильки. – Только прошу вас поскорее. Самый простой узел сойдет.
Ледяную пелену страха в серых глазах мгновенно растопил гнев.
– Как прикажете, полковник. – Она выхватила шпильки, отвернулась и мигом скрутила волосы в пучок на затылке.
Он с трудом отвел взгляд от изящных изгибов ее шеи и плеч. Черт бы побрал эти дамские штучки! Сперва наклонилась над колодцем, закрыла глаза и стала обтирать грудь мокрым платком, а теперь обыкновенное скручивание волос превратила в какое-то соблазнительное действо!
Она подтянула разодранный рукав. Вспомнив сладостный вкус ее кожи и крови, Торн почувствовал совсем неуместную тяжесть между ног. Презрение к собственной слабости жалило как змея. Нечего было ее целовать, поддаваться предательскому желанию!
– Все, мадам. – Он пнул ногой ведро.
Она вздрогнула от внезапного грохота и плеска воды и не успела собраться с духом, как он подхватил ее и без лишней куртуазности забросил в седло.
Потом натянул перчатки, вскочил сзади и шенкелями послал коня.
– Стойте! – опомнилась она. – Моя накидка!
– Привязана к седлу. – Он сжал ее талию и усадил поудобнее, не обратив внимания на протестующие возгласы. – Берегите силы, мадам, путь неблизкий.
Алые мундиры. Десятки алых мундиров. Катье покрепче вцепилась в конскую гриву. Одни тянутся на север, другие на юг. Одни порванные, пропыленные, другие новенькие, с иголочки, еще не обстрелянные, но явно предвкушающие радость грядущих побед.
Все издалека почтительно приветствуют Торна, снимают шляпы, а когда переводят глаза на нее, восхищение сменяет дерзкая насмешка. От этих взглядов у Катье горели щеки.
– Я думала... – Она запнулась, пытаясь справиться с неловкостью. – Я думала, Лессин в руках французов.
– И они так думали, – ответил полковник. – Но ошиблись. – (Она почувствовала, как напряглась рука у нее на талии, и отодвинулась, насколько можно.) – Вижу, вы разочарованы, мадам. Надеялись, что вам удастся сбежать? Не повторяйте чужих ошибок. Слишком многое поставлено на карту.
Она промолчала. Неужели все ее планы рухнут?
Ахерон спускался с холма в широкую долину. Дорогу окаймляли ухоженные поля овса и льна; невдалеке озаренный солнцем сверкал Лессин. Полковник послал коня в Галоп.
– Отчего такая спешка? – спросила Катье, подпрыгивая в седле.
– Именно так британская конница мчится в бой, – с гордостью отозвался Торн. – От одного вида кавалерийского полка в алых мундирах целые вражеские бригады обращаются в бегство.
