Ознакомительная версия.
К этим бедствиям добавлялись и муки иного свойства: девочка лишилась отца, которому отрубили голову в 1649 году, а мать явилась во Францию с любовником. Его звали лорд Джермин. Ограниченный, скупой, грубый, он часто позволял себе отвратительные выходки. Однажды он отвесил пощечину королеве, которая, как и подобает дочери Генриха IV, не осталась в долгу, со всей силы ударив его ногой пониже живота; тут между любовниками завязалась настоящая драка, и все это происходило на глазах испуганной маленькой Генриетты…
Когда в 1654 году положение дел во Франции улучшилось, Мазарини вновь стал платить изгнанницам пособие, и они поселились в бывшем загородном доме маршала де Бассомпьера на холме Шайо. Королева Генриетта, став очень набожной, решила преобразовать это жилище, видевшее столько любовных утех, в монастырь под покровительством святой Марии из Шайо. Затем нужно было найти аббатису, и, желая иметь подле себя хорошо знакомых людей, она выбрала мать Анжелику, которая была фавориткой Людовика XIII в те времена, когда носила имя Луизы де Лафайет. Дождливыми днями обе женщины проводили вместе много времени, беседуя о дорогом усопшем…
Наконец, Кромвель умер, и 29 мая 1658 Карл II, брат принцессы, взошел на английский трон. Королева Генриетта вместе с шестнадцатилетней дочерью немедленно отправилась в Лондон, где стала устраивать роскошные балы. Во время этих увеселений знатные господа и дамы являли пример величайшей распущенности нравов. Именно тогда в Генриетту безумно влюбился молодой герцог Бэкингем. Он следовал за ней неотступно, бросая вызов приличиям и совершая самые экстравагантные поступки, дабы доказать свою страсть, которая, как говорит один из мемуаристов, «и без того была даже слишком заметна».
Когда она вернулась во Францию, он ринулся за ней, повторив спустя сорок лет безумства, совершенные его отцом ради Анны Австрийской.
Королева-мать чрезвычайно взволновалась, узнав о приезде в Париж сына человека, которого она так любила. Объявив, что берет его под свое покровительство, она разрешила ему пробыть некоторое время во Франции. В конце концов он вынужден был уехать в Англию – с рассудком, почти помутившимся от страсти, которую внушила ему Генриетта…
* * *
Вот эту-то принцессу, смущавшую покой всех нормально устроенных мужчин, ввел в свою опочивальню Месье 31 марта 1661 года. Большого удовольствия он не получил, ибо, говоря словами мадам де Лафайет, «никому из женщин не дано было совершить чудо, воспламенив сердце этого принца».
Однако в силу нездорового любопытства он решился ступить на неизведанный путь, что привело к последствиям, которых он сам не ожидал. Природа взяла свое, будучи испорченным не безнадежно, он стал мужем своей жены.
Увы! законные радости брака вскоре ему прискучили, и он вновь обратил взор на молодых придворных, открыто домогаясь их расположения. Одним из таких юношей был Бриенн, который рассказывает нам, как едва не стал жертвой превратных вкусов принца. «Я был очень красив, – говорит он, – и отличался необыкновенной гибкостью. Однажды Месье стал распекать меня и одновременно ощупывать через одежду. Я был крайне смущен и покраснел. Он нашел меня по своему вкусу и с тех пор, встречая меня, всегда задерживался… Я понимал, чего он хочет. Когда он говорил со мной, то приходил в волнение, и дыхание у него учащалось. Он подходил ко мне очень близко, крепко жал руку и гладил по бедрам… Признаки были слишком явными, чтобы я мог ошибиться… Больше я ничего не прибавлю. Я не посмел, подобно многим другим, воспользоваться счастливой возможностью и не ответил взаимностью на любовь принца».
В свою очередь Генриетта, оставшись в одиночестве после нескольких ночей, проведенных с Месье, стала подумывать об утешении.
Сделать это было нетрудно: она могла выбирать из целой своры юных дворян с горящими глазами, только ждавших сигнала…
В то время как Мадам готовилась наставить рога Месье, король и Мария Манчини переживали последний акт своей драмы. После смерти Мазарини Людовик XIV предпринимал усилия, чтобы разорвать брачный контракт Мари с коннетаблем Колонна – это позволило бы девушке, которую он по-прежнему любил, остаться во Франции. Как-то вечером она пришла к нему и сухо попросила не чинить ей препятствий.
– Я не желаю, – сказала она, – становиться вашей любовницей, потому что могла стать вашей женой.
Король смирился, и 11 мая в Париже узнали, что все формальности относительно этой свадьбы улажены и в Риме контракт подписан женихом.
Король находился на заседании своего совета. Прервав обсуждение государственных вопросов, он тут же направился к Мари.
– Мадам, – произнес он с грустью, – судьба, повелевающая даже королями, распорядилась нашей судьбой вопреки нашим желаниям; но она не помешает мне дать вам доказательство любви и уважения, в какой бы стране вы ни очутились….
Мари вышла из комнаты, ничего не ответив.
Через несколько дней она уехала в Милан, где ждал ее будущий муж. Король со слезами на глазах проводил девушку до кареты и простился с ней самым трогательным образом.
Больше они никогда не виделись.
Через две недели племянница Мазарини стала супругой коннетабля Колонна, который с изумлением убедился в ее девственности и поделился радостью со всеми, кто желал его слушать. «Этот муж, – говорит Гортензия Манчини, – и помыслить не мог, что любовь королей бывает целомудренной. Удостоверившись в обратном, он пришел в такой восторг, что счел былую привязанность за безделицу. Как и все итальянцы, он полагал, что женщины во Франции отличаются распущенным поведением, но теперь отказался от этого предубеждения, дав своей жене полную свободу, поскольку она доказала, что умеет ею пользоваться».
Чтобы быстрее забыть о Марии Манчини, Людовик XIV направился вместе с двором в Фонтенбло, где были организованы грандиозные празднества. Естественно, на всех балах появлялась изящная, пылкая, ослепительная Мадам.
Король, который в былые времена находил ее тощей и именовал «кладбищенским скелетом», был очарован и восхищен.
Однажды вечером, во время увеселений на природе, он увлек ее в лес. Вернулись они только в три часа ночи – крайне утомленные, но счастливые…
Генриетта нашла утешение, которое искала.
* * *
Празднества в Фонтенбло превратились тогда в ежедневное возвеличение Генриетты Английской со стороны Людовика XIV и двора.
«Она царила на всех балах и повелевала всеми развлечениями, – говорит мадам де Лафайет, – все делалось по ее прихоти, и, казалось, королю доставляло удовольствие только то, что радовало ее. Стояла середина лета. Мадам каждый день отправлялась купаться; она выезжала в карете из за жары, а возвращалась верхом, в сопровождении роскошно одетых дам с тысячами перьев на голове, окруженная всей придворной молодежью, предводителем которой был король. После ужина садились в легкие коляски и под звуки скрипок совершали ночные прогулки вокруг канала».
Ознакомительная версия.
