Насколько его родители в жизни существовали отдельно, настолько близки они оказались в смерти. Его мать умерла в мае, а отец последовал за ней в июне. Эйдан не дожил до того дня, когда его самое ценное приобретение заняло в Эмброузе почетное место.
Маршалл снова сел за письменный стол и положил перед собой лист бумаги.
В последние годы жизни его отец прямо-таки заболел манией коллекционирования. Даже после, его смерти в Перт прибывали корабли с грузами, и у Маршалла не оставалось другого выхода, как заполнять этими грузами свои склады. Когда Маршалл вернулся из Китая, он занялся перевозкой в Эмброуз египетских сокровищ отца. Почти каждую неделю в Эдинбург прибывала еще одна повозка, и всякий раз Маршалл восхищался сокровищами, которые его отец купил или получил в подарок в Египте.
Сколько он себя помнил, его отец был заворожен Египтом и его культурой. Он перечитал всю литературу о Египте и переписывался с учеными, интересовавшимися теми же проблемами, что и он: Не раз – и об этом ему рассказывала и мать – его отец высказывал желание навсегда переехать в Египет.
Мать никак не реагировала на такие высказывания. Она только поднимала правую бровь и смотрела на мужа так, что ее взгляд мог бы заморозить и фараона.
Когда-то Маршалл тоже приобретал предметы искусства Азии и Дальнего Востока. Но сейчас его любовь ко всему восточному иссякла. Он больше не хотел, чтобы его окружало то, что напоминало о его путешествиях в Китай, и так печально окончилось тюремным заключением. «Мне было бы приятно все повторить». Он не удивился тому, что ее голос прозвучал у него в голове. Ее заявление было удивительным, даже шокирующим, но явно соблазнительным. Она хотела, чтобы он был для нее настоящим мужем: Возможно, она убедила себя в том, что в нем – Маршалле Россе, графе Лорне, – присутствовало что-то, что можно было любить и чем хотелось восхищаться.
Если это так, ему придется объяснить ей, что она ошибается. Ни в его натуре, ни в характере не было ничего такого, что бы могло рекомендовать его в качестве супруга. Она считала его тем, кем он на самом деле не был. Все, что он мог предложить, – это свой титул и свое состояние, которые впоследствии могут быть переданы наследнику или дочери. Ее привезли в Эмброуз единственно с этой целью. Возможно, что после прошлой ночи она забеременеет и у него больше не будет повода приходить к ней в спальню.
«Мои родители обожали друг друга». Какая наивность! Она хотела того же от их брака. Что она сказала бы, если бы узнала о нем всю правду? Возможно, ей никогда не следует об этом знать. Она была прекрасна, а он – одинок. Необходимость брака позволила ему разделить ложе с привлекательной женщиной. Она нужна ему на время, но эта минутная слабость странным образом сделала его уязвимым.
– Мы учимся принимать то, что существует на самом деле, – сказал он вслух. Аменхотеп[1] милостиво улыбался ему из своего угла.
Совсем недавно он видел, как Аменхотеп прохаживался по комнате, и эта галлюцинация страшно его потрясла. Что сказала Давина о смелости? Смелость – это вовсе не шоколад. Смелость – враг покоя. Она заставляет бороться за жизнь, тогда как гораздо проще просто сдаться.
«Мне было бы приятно все повторить».
Вот опять. Опять он думает о ней.
Что он может на это ответить?
«Мне тоже, Давина. Если бы я не был безумен. Если бы не боялся, что увижу, как двигаются предметы, а вы превращаетесь в многоголовую гидру и смеетесь надо мной, выпятив красные губы, с которых капает кровь».
Замужество определенно оказалось совсем не таким, каким она его себе представляла. Она была удивлена, потрясена, заворожена, раздражена и несчастна – и все это она перечувствовала за последние двадцать четыре часа. Что принесет ей наступивший день?
Давине стало даже немного страшно.
Она вытерла слезы и быстрыми шагами пошла обратно в замок. Совершенно неожиданно дом, который только что показался ей пустым, просто кишел слугами.
Однако вместо того, чтобы вернуться в свою комнату – для этого ей надо было бы совершить настоящий подвиг и пройти мимо слуги, а потом подняться на свой этаж, где горничная в ее спальне энергично проветривала постель, – Давина села на одну из каменных скамеек и сделала вид, будто ее интересуют ветки у нее над головой.
– Ваше сиятельство, – сказала Нора, – вам не следует сидеть на жарком утреннем солнце.
Давина неожиданно обрадовалась появлению молодой горничной. Это было как бы напоминанием о том, что она дома, хотя и в незнакомом месте.
– Меня защищает дерево. Но я не буду сидеть здесь слишком долго. Ты не знаешь, Нора, моя тетя уже проснулась?
– Простите, ваше сиятельство, но разве вы не знаете? Миссис Роул покинула Эмброуз час назад.
Давина обернулась к Норе, нарушая непреложное правило тети Терезы никогда не показывать своих чувств слугам, и удивленно сказала:
– Нет, я не знала. Она ничего не просила мне передать? Может, оставила записку?
У Норы был почти такой же растерянный вид, как у Давины.
– Не важно, Нора. Не имеет значения.
Нора молча сделала книксен. Никогда прежде она не приседала так низко и не оставалась в этой позе так долго. Неужели это из-за того, что Давина стала графиней? Или просто молоденькая горничная жалеет ее? Бедняжка Давина Макларен замужем всего один день. Давина вдруг почувствовала себя на крохотном островке посреди разом потемневшего и очень опасного океана.
– Я сейчас принесу ваш зонтик, ваше сиятельство.
– Не надо. Я вернусь в свою комнату, – ответила Давина, вставая со скамьи.
Слуг стало еще больше, все они вытирали пыль, полировали и без того сверкавшие чистотой столы, при этом стараясь быть поближе к окнам. Неужели они так любопытны? Или у них нет других обязанностей?
Когда они поднялись наверх, Нора сказала:
– В семейной столовой накрыт стол для завтрака, ваше сиятельство. Меня сегодня провели по дому и все показали. Я не хочу, чтобы вы заблудились.
– Спасибо, Нора. Я не голодна.
Давина вдруг почувствовала на себе чьи-то взгляды и, повернувшись, встретилась с несколькими парами глаз. Особенно пристально и без улыбки на нее смотрела молодая женщина в темно-синем платье с длинными рукавами и множеством черных пуговиц. Ее светлые волосы как-то неестественно блестели, а губы были тоже неестественно красными. В руках она держала толстую тетрадь. Давина догадалась, кто была эта женщина, еще до того, как заговорила Нора:
– Это миссис Мюррей, экономка. И притом очень строгая.
– Если она считает меня достойной внимания, она обязана по крайней мере представиться. Она должна была сделать это сразу после венчания.
