Новый дом оказался далеко не таким просторным, как прежний, но Франсуаза не унывала. Она обставила его без всякой вычурности, и Фернана это вполне устраивало. Женщине очень нравилось, что в саду все цвело, что там были посыпанные гравием дорожки и миниатюрный фонтан. Здесь Жаклин могла бы весело проводить время. Но маленькая бедуинка не хотела резвиться и играть.
Звякнул колокольчик — Фернан вышел из лавки под палящее солнце с куклой в руках. Почему-то он сразу решил, что ее нужно назвать Натали.
Подойдя к особняку, мужчина подумал о том, что, хотя в их доме и появился ребенок, детского смеха так и не было слышно.
Разморенная жарой Франсуаза сидела на террасе в плетеной качалке и обмахивалась веером. На вопрос Фернана, где Жаклин, она небрежно махнула рукой в сад.
Развернувшись, майор сошел с террасы. Куклу он предусмотрительно оставил на скамейке снаружи: почему-то ему не хотелось, чтобы подарок девочке вручала Франсуаза. Он желал сделать это сам. И вовсе не потому, что надеялся завоевать ее привязанность. Он просто чувствовал, что так будет правильнее.
Жаклин стояла у фонтана и, не мигая, смотрела на воду. Наверное, бесконечное движение струй драгоценной влаги казалось ей волшебным.
Фернан подумал, что когда она вырастет, станет настоящей красавицей: волосы, несмотря на то, что сейчас они коротко острижены, — блестящие и густые, кожа отливает карамелью, брови — будто нарисованные, и все лицо — как камея. И тут же задал себе вопрос: а та, другая, ее сестра-близнец, разделившая эту красоту, жива ли она?
— Жаклин! — позвал он, и ребенок оглянулся.
То, что девочка откликается на новое имя, Фернан считал большим достижением.
— Вот! — он протянул ей куклу. — Это тебе.
К его изумлению, Жаклин отшатнулась и закричала от страха. Она замахала руками, а потом закрыла ими свое лицо.
Фернан догадался, в чем дело. Девочка никогда не видела кукол! Если она и играла, то с какими-то тряпочками, палочками и камушками. У него защемило сердце, и он произнес как можно мягче:
— Не бойся! Она не настоящая. То есть настоящая, но не живая. Но и не мертвая. Это игрушка. Ее зовут Натали. — Несколько мгновений Фернан мучительно соображал, что можно делать с куклами, а потом сказал: — Ты можешь раздевать и одевать ее, причесывать, кормить, разговаривать с ней. Заботиться о ней. Сделать своей подружкой. Ты способна сама вдохнуть в нее жизнь.
Он посадил куклу на скамейку возле фонтана, надеясь, что через какое-то время Жаклин перестанет бояться и заинтересуется игрушкой.
Растерянный и огорченный, Фернан вернулся на террасу.
— Я купил Жаклин куклу, но она ее испугалась, — признался он жене.
Франсуаза не удивилась. Она сказала:
— Нам с ней не справится. Домашнее образование не поможет. В лучшем случае мы получим плохо обученную обезьянку. Потому я решила отдать Жаклин в закрытое заведение. В пансион.
Фернан едва не потерял дар речи.
— Ты хочешь отправить ее в Париж?!
— В Париж? — Франсуаза фыркнула. — Я сама никогда не была в Париже! Нет. Я узнала, что такой пансион только-только открылся здесь, потому что многие дамы хотят уберечь своих дочерей от влияния армейской среды, да и от местной культуры. К ведению занятий и воспитанию детей привлечены монахини и несколько светских воспитательниц.
— Но Жаклин — не европейка. Она даже не знает французского! Ее не примут.
— По документам она — наша дочь. К тому же мы щедро оплатим ее воспитание и обучение.
— Но как ты сумеешь объяснить все это в пансионе?!
Франсуаза сверкнула глазами.
— Не было случая, чтобы я что-нибудь не придумала.
— Но если она вырастет не в нашем доме, а в закрытом заведении, тогда тем более никогда не признает нас за родителей, — задумчиво произнес Фернан.
— Мы станем навещать ее по воскресеньям и забирать к себе. К тому же не существует вещей, которые нельзя внушить человеку. Тем более, если за дело возьмутся монахини. Кстати, они приобщат Жаклин к новой вере. Пройдет время, и ты убедишься, что я была права.
— Не знаю, — с сомнением промолвил майор, и Франсуаза призналась:
— А еще я боюсь арабских слуг. Они с легкостью признают в ней свою. Если кто-то из этих женщин заговорит с Жаклин?! Я не могу вечно прятать от них девочку.
Пользуясь своим служебным положением, Фернан взял в охранники молодого солдата. С садовником и конюхом все тоже устроилось, а вот найти женскую прислугу из числа белых было практически невозможно, потому каждый день в дом являлись две молчаливые, облаченные в длинные одежды, обвешанные дешевыми украшениями женщины с мрачным взглядом черных глаз. Они быстро, хотя далеко не всегда хорошо, выполняли порученную им работу и уходили, получив несколько мелких монет.
Всякий раз после этого Франсуаза заговаривала с мужем о том, чтобы нанять белых слуг.
— Где я их возьму? — разводил руками майор.
— Выпишем из Франции.
— Да кто сюда поедет! К тому же нельзя нанимать людей, не глядя. В этом случае не стоит полагаться ни на какие рекомендации.
Пока супруги разговаривали, оставшаяся одна девочка опасливо разглядывала куклу. Жаклин пугало неподвижное лицо игрушки, ее немигающие глаза. Сперва ей почудилось, будто этот мужчина, говоривший на ее родном языке, но как-то странно произносивший слова, зачем-то принес ей мертвого ребенка!
Его объяснения показались правдивыми: кукла была и настоящей, и не настоящей, и не живой, и не мертвой.
В этом мире, куда маленькая арабка попала неизвестно как, все вещи казались непонятными и странными. Белые люди называли ее Жаклин, но девочка чувствовала, что прежде у нее было другое имя. И что она жила в совершенно ином месте.
Приблизившись к скамейке, Жаклин осторожно дотронулась до игрушки и быстро отдернула руку. Гром не грянул, и ничего не произошло. Тогда девочка пощупала платье куклы, провела по ее волосам. Подружка? Но что толку от вещи, которая все равно тебе не ответит! Жаклин знала, что такое забота, но разве кукла в чем-то нуждалась?
Вздохнув, девочка присела на корточки. Между ней и Натали существовало нечто общее: они обе были одинокими в этом саду, в этом доме, в этой жизни.
Жаклин встала, взяла куклу и прижала к себе. И тут же почувствовала, что ей стало намного легче.
Глава седьмая
Собираясь в пансион, Франсуаза Рандель тщательно продумала свой туалет. Она должна была выглядеть благородной, скромной и вместе с тем состоятельной дамой. Глядя в зеркало, она меняла выражение лица от неприступного, замкнутого, высокомерного до беспомощного, мягкого и открытого. Она надела простое темно-синее платье, туго стянула волосы со лба и висков и свернула их на затылке тяжелым узлом. А вот серебряные серьги и узкое колье были сверкающими, затейливыми.
Ей понравился внешний вид пансиона с гладкими стенами и небольшим внутренним двором. Здание казалось надежно огороженным от остального мира. В просторном вестибюле было прохладно и, к счастью, здесь витал аромат благовоний, а не запах дешевой еды, как это бывает в иных заведениях. Из узких окошек струился золотистый свет; звук шагов по каменным плитам пола отдавался под потолком гулким эхом.
Провожая Франсуазу и Жаклин к старшей монахине, одна из воспитательниц, на вид — типичная миссионерка, немного рассказала о пансионе. При нем имелась собственная маленькая молельня, в дортуаре стояло двадцать кроватей, большинство из которых еще не было занято, в классных комнатах имелись учебники, а также грифельные доски и мелки, а меню столовой отличалось разнообразием. Плату можно было вносить частями.
Кабинет руководительницы пансиона, сестры Доротеи, был обставлен с элегантной простотой. Здесь были книги не только церковного содержания, а также многочисленные папки с документами, что свидетельствовало о серьезности ведения дел.
Франсуаза указала Жаклин на диван, где та осталась сидеть, как истукан, прижимая к себе куклу, а сама опустилась на стул, стоявший перед столом сестры Доротеи.
