Ее вкус был такой... женственный. Он попытался придумать поэтическое сравнение, но ему в голову пришло только одно слово – «восхитительно». Ее легкий вздох заставил его заблудшие мысли улететь в опасном направлении; Адам вспомнил о других очаровательных частях ее тела, которые он тоже с наслаждением бы попробовал. Каждый нерв его тела трепетал. Когда он поднял взгляд, Ребекка зачарованно смотрела на свой палец в ловушке его рта. Золотые искорки плясали в ее темно-карих глазах. Странно, Адам никогда раньше не замечал их, как, впрочем, и ее невероятно длинных ресниц. Ее рот приоткрылся, и он почувствовал нарастающую боль в паху.
Адам выпустил ее палец и отошел на безопасное расстояние, заложив руки за спину.
– Если вы хотите, чтобы я соблюдал договор относительно поцелуев, советую вам потушить огонь в ваших глазах. Опасно искушать мужчину.
– Прошу прощения? – Ребекка была явно озадачена.
Несмотря на все ее заявления о правах женщин, она понятия не имела, что он хотел сказать. Ее наивность возбуждала его мужское естество больше, чем мысль о том, что она читает «Лисистрату». Страстность, замешанная на невинности, – самое мощное средство для усиления сладострастия. Поддавшийся жару в ее глазах и огню своего тела, Адам не смог вытерпеть большего искушения. Он обошел комнату, останавливаясь, чтобы прочитать названия на корешках принадлежавших ему книг, половину которых у него так и не нашлось времени прочитать. Все это он делал, чтобы взять под контроль свои низменные побуждения. Не слишком славный подвиг!
– Адам, так в чем же дело?
Он молчал, не зная, что сказать. Разумеется, Адам не мог признаться во внутренней борьбе, в которой он пытался обуздать свое желание. Наконец он решился:
– Если хотите знать, мне тоже ужасно скучно. А я привык всегда что-то делать, за кого-то или что-то отвечать. Я понятия не имею, чем себя занять. – Он засмеялся, когда Ребекка протянула ему щетку: – Это не то, что я имел в виду. Идемте.
– Как видите, я занята.
Зная слабость Ребекки ко всему таинственному, он загадочно прошептал:
– То, чем я собираюсь заняться, понравится вам гораздо больше.
– Что?
Он пожал плечами:
– Небольшое исследование. Вам придется довериться мне. – Она стояла неподвижно, но он был уверен, что ее мысли кружатся в вихре предположений и вопросов. Ребекка посмотрела на его рот. Прочитав ее мысли, он сказал: – Да, я помню, никаких поцелуев. – Адам ждал этого вечера, и ему действительно требовалось ее общество, поэтому он сказал, положив руку на сердце: – Обещаю.
Решение Ребекки оставить свои обязанности последовало через три секунды, что чрезвычайно обрадовало Адама. На случай, если в холле окажется кто-то из слуг, он сохранял между ними почтительную дистанцию. К тому же он боялся, что, если подойдет слишком близко, может передумать и затащить ее в какой-нибудь угол, чтобы проверить свое предположение о том, какова на вкус та маленькая родинка на ее левом плече. Он повел ее по замку, вверх по лестнице, мимо портретов предков. Чтобы не разбудить дремлющую после обеда Дженет, они на цыпочках прокрались мимо спален и поднялись по лестнице на третий этаж, где Адам наконец остановился перед большим гобеленом.
– Готовы? – спросил он.
– К чему? – Ребекка скептически огляделась по сторонам.
Вытащив из кармана ключ, он поднял край ткани и отпер старую дубовую дверь, за которой оказалась узкая лестница.
– Куда она ведет? – поинтересовалась Ребекка.
– В мое тайное убежище. Не ударьтесь головой. Он захватил в коридоре свечу, взял Ребекку за руку и повел вверх по лестнице, по пути останавливаясь, чтобы зажечь маленькие факелы в железных канделябрах, висящие на стене через каждые десять футов. Наверху Адам остановился, открыл еще одну дверь и вошел в круглую комнату не больше десяти футов шириной. Ряд окон с наклонными стеклами и железными рамами окружал комнату, обеспечивая великолепный вид на море и бескрайний горизонт. Чистые парчовые подушки, очевидно, принесенные Уизерсом в ожидании посещения Адама, лежали на четырех каменных скамьях, встроенных в башенную стену.
Адам стал зажигать свечи, а Ребекка подскочила к окну и прижалась лбом к холодному стеклу. Неожиданно вспышка молнии расколола небо. Когда от раскатов грома задрожали стены, она отпрянула назад к Адаму, тяжело дыша.
– Эта комната изумительна! Невероятно! Фантастика!
– Это всего лишь башня.
Повернувшись к Адаму, Ребекка улыбнулась. Он был ужасно серьезен. Неужели Адам действительно не видит ничего, кроме комнаты из камня и стекла? Разумеется, если он собирается изображать поэта, ему нужно начать и думать соответственно.
– Посмотрите вокруг. Что вы видите?
– Дождь, – сухо ответил Адам.
– Попробуйте рассказать более точно, более образно, как бы трудно это ни было.
– Не вижу причины для сарказма. – Он выглянул в окно, прищурился и пожал плечами: – Чертовски сильная гроза. Я видел таких немало. А что видите вы?
Переходя от окна к окну, Ребекка смотрела на молнии, танцующие в небе.
– Я вижу руку матери-природы, мощные порывы ветра – это глас небес, напоминающий нам, смертным, как мы бессильны на самом деле.
– Вы действительно все это видите?
В его голосе звучала уязвимость, которую, она знала, большинство людей никогда не услышит. А он даже не понимал этого. У девушки защемило сердце – чувства этого человека были спрятаны, как сокровища на дне моря, просто кто-то должен был открыть их.
– О, Адам, поэт из вас никудышный, не так ли? Разве вы не видите, что в жизни есть нечто такое, чего нельзя потрогать или научно объяснить? Что-то волшебное, что исходит из души?
– А, – он сардонически усмехнулся, – в этом-то все дело. Видите ли, мне и раньше говорили, что у меня нет души. Я всегда имел дело с фактами, а не фантазиями, с реальностью, а не выдумкой, с вероятностью больше, чем с возможностью. Так меня научили думать.
– Но как вас научили чувствовать?
Его рука застыла в воздухе, пламя свечи в его руке дрожало от ветра, пробивавшегося сквозь щелки в рамках.
– Прошу прощения?
– Вопрос не так уж и сложен. Так как же насчет ваших чувств? Ведь ваши отец и мать научили вас, что есть любовь и печаль, боль и радость, гнев и терпение.
Он продолжал зажигать оставшиеся свечи.
– Конечно, они мне говорили. И с тех пор я узнал больше. Погружение в печаль ничего не решает. Гнев приводит к опрометчивым и нелогичным решениям. Терпение необходимо при обучении солдат-новобранцев. Никто не умирает от боли. А в целом эмоции сводят на нет решения и авторитет командира. Они затуманивают разум, мешают логически мыслить и поддерживать дисциплину. Проще говоря, они больше подходят для женщин.
